Родной дом - Нина Александровна Емельянова

— Это бы хорошо так, — согласился Антон, — да мне съездить придется дня на два по одному там вопросу. (Витька понял, что этот «вопрос» и есть то самое дело, о котором упоминал Антон.) Нынче, как стемнеет, давая отведем лодку, а то завтра или послезавтра мне будет некогда.

— Нынче отец с дядей Алексеем собираются на ночь пойти сеть поставить: я же всегда с отцом хожу.

— Ну, тогда, значит, дня через два, как возвращусь.

— Значит, решили?

Принятое решение имело ту очень удобную сторону, что освобождало голову от размышлений о лодке на целых два дня.

У Витьки все-таки вертелся на языке вопрос, куда собирается Антон и почему он сейчас так жалел мать. Но Витька не мог спросить о таком, раз Антон сам ничего не сказал ему. Это был какой-то неписаный закон, неизвестно как ставший необходимой частью их дружбы, — уважать душевные движения товарища, и Витька никогда не нарушал его. Трудно сейчас у Антона в семье, зачем же еще бередить и без того тяжелую рану товарища.

СРЕДИ СВОИХ

Отец прошел по избе легкой своей походкой, заглядывая на печь, под лавку, отыскал нужный ему ремешок, достал толстую иглу, воткнутую сбоку в оконный косяк, и сел починять сбрую. Завтра утром он собирался ехать по колхозным делам в Минино, в село, где находилась соседняя машинно-тракторная станция, и звал с собой тетю Лизу — по средам там бывал базар.

Витька смотрел, как отец пришивает к шлее оторванные ремешки. Таким серьезным, молчаливым Витька всегда знал отца во время работы и любил смотреть, когда он что-нибудь делал: чинил сбрую, как сегодня, или, заполнял учетные листы трактористов своей бригады. Отец иногда подзывал Витьку, и обычно тот с гордостью, что понадобилась его помощь, крупным своим почерком старательно вписывал в графы отчета, сколько осталось к началу десятидневки бензина, автола, дизельного топлива и сколько поступило с нефтебазы. Цифры, которые диктовал отец, получались у Виктора словно выпуклые: пятерка — бочоночком, шестерка — красивым крендельком. Вот и сегодня отец дал Витьке несколько сыромятных ремешков от сбруи и велел прокалывать их шилом в намеченных местах.

Витька прокалывал себе да прокалывал, а сам смотрел, как дядя Алексей сидит напротив отца и тоже занят делом: точит свой охотничий складной ножик. Хороший ножик у дяди Алексея! Вот вошла в избу тетя Лиза. По совету матери, они с дядей Алексеем с утра сегодня устраивали себе жилье на подызбице. «Где это?» — сначала не поняла тетя Лиза, но, когда Витька показал ей наверх, под крышу избы, мысль эта ей понравилась. На подызбице было высоко и просторно… Машинально тыкая шилом в ремешок, Витька внутренним своим взором мгновенно перенёсся туда: на длинном шесте у печной трубы висели свежие, попарно связанные березовые веники, в коробе лежал ворох льняного волокна, еще не очищенного от кострики; в большую щель на углу крыши виднелись огороды. Дядя Алексей сказал, что не ушел бы отсюда — так здесь хорошо! И Витька обрадовался, что им вместе нравится одно. А он-то вчера утром искал «особенное», что могло бы понравиться дяде, приехавшему из Москвы…

Задумавшись об этом, Витька больно уколол себе шилом палец и сунул его в рот. Тем временем тетя Лиза достала из чемодана привезенные мальчикам клетчатые рубашки, какие давно нравились Витьке, а Кате протянула розовое, цветами, платье. Катя приложила к себе красивую тонкую ткань, посмотрелась в зеркало и даже покраснела от удовольствия.

— Ишь ты, какая царевна-королевна объявилась! — хихикнул Витька. А сам подумал, откуда это тетя Лиза узнала, что кому понравится.

Всех ровесниц матери, начиная с ее сестры Дуни, Виктор обычно называл «тётка Дуня», «тётка Даша», а тех, кого не любил, даже и «тетка Мотька», но жену дяди Алексея он, встретив, сразу назвал «тетя Лиза». «В городе все так называют», — подумал он. Тетя Лиза казалась «городской», это было сразу видно хотя бы по прическе, по тонким ее чулкам (такие у них в деревне носили только молодые девушки в нерабочее время); ясно было, что она не жила и никогда не работала в деревне. В таких чулках ничего и не наработаешь.

К удивлению Витьки, тетя Лиза достала из чемодана небольшие сапожки и на его вопрос: «Это чьи?» — ответила: «Мои», — и засмеялась над его изумленным видом.

— А как же ты думал? — спросила она. — Ведь дядя Алексей инженер-строитель, мне столько приходится жить с ним на разных далеких стройках; там без сапог не обойдешься.

— А я думал, вы всегда живете в Москве.

— В Москве мы живем недавно, и то часто уезжаем. Витька замолчал и снова взялся за шило и ремешки.

— Хорошо тебе, Лиза! — сказала сидевшая с Андрейкой на руках мать. — Ты человек городской, легкий: встала и пошла. А вот я! Ничего-то мы не видим — темнота деревенская! И хотела бы поехать, людей поглядеть, да от колхоза не оторвешься, и дома у меня семья и тоже хозяйство…

В голосе матери слышалась досада.

— И я не такой «легкий» человек, как тебе кажется, Настя. Я ведь тоже на этих стройках работаю и не могу по своему желанию уезжать куда хочу.

— Ну? — с недоверием сказала мать. — И ты работаешь? А с кем же ребята остаются?

— Раньше они с нами ездили. А теперь эти ребята повыше Кати ростом, они уже люди самостоятельные.

И Витька узнал, что Сережа второй год учится в институте и этим летом проходит практику в Запорожье, a Поля только что перешла в десятый класс и сейчас поехала по туристской путевке на Алтай. Потом всем классом их пошлют на уборочную в колхоз.

— Вот бы к нам послали! — закричал Витька.

— Как же ты ее отпускаешь? — ахнула мать. — Наша же работа тяжелая.

— А почему ей начинать жизнь с легкой работы? — ответила вопросом тетя Лиза.

Мать, как бы не одобряя тетю Лизу, покачала головой, зато Катя слушала с блестящими глазами.

— А какая у вас работа, тетя Лиза? — спросил Виктор и снова укололся.

— Чтобы строить что-нибудь, Витя, нужно множество планов и чертежей — целое чертежное бюро этим занято. Вот я в таком и работаю.

Вот это да! Витьке было о чем рассказать ребятам!

— Я хотел бы, дядя Алексей, быть, как и вы, инженером или военным! — восторженно сказал Виктор. — А где можно выучиться на инженера? В Москве?

Прежде всего — здесь, в школе! — Дядя хитро усмехнулся. —