«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

– Мне надобно, чтобы после того, как будут сделаны уроки, ты в интернете нарыл все, что касается драматурга Кирилла Андреевича Лепешкина.

– Это того, которого сегодня грохнули? – заинтересовался сын.

– А ты уже знаешь?

– Маменька, я же тебе еще утром говорил: интернет такое не утаит. Тебя поэтому твой начальничек законного отгула лишил?

– Поэтому. Так ты пороешься?

– Ну куда ж я денусь… – лицемерно вздохнул Ярослав. – Тебе, конечно же, не хочется ваших сотрудников загружать сбором досье на убиенного, у тебя же на это есть сын безотказный.

– Ну вот что, безотказный, – строго (впрочем, тоже лицемерно) сказала мать, – у наших сотрудников полно других дел. А тебе только развлечение.

– А ты не нарушаешь тайну следствия? – ехидно осведомился сын.

– Никак нет, – язвительно ответила мать. – Во-первых, о смерти Лепешкина знает уже куча народа. А во-вторых, я тебя прошу изучить открытые источники. Задание понято?

– Принято.

И Ярослав отключился. 

* * *

Вера посмотрела на часы. Прикинула, что Дудник, пожалуй, связался, как и обещал, со Стрекаловой и обо всем ей сообщил. Вера, конечно, не любила быть вестником печального, но порой приходилось, и ничего, справлялась, однако же, если есть возможность переложить тяжкое бремя на кого-то другого, то грех не воспользоваться. Тем паче (в этом Вера нисколько не сомневалась) Михал Семеныч гораздо лучше справится с тяжкой задачей. Все-таки старая женщина… хоть ее и нельзя называть старой.

Гертруда Яковлевна сказала:

– Приходите хоть сейчас. – И добавила: – Я все знаю от Миши Дудника. Это ужасно. Но я готова переговорить с вами.

Конечно, следовало бы заранее навести более подробные справки о Стрекаловой, дабы ясно понимать, с кем имеешь дело, однако не старая критикесса интересовала следователя Грознову, а драматург Лепешкин, и потому подробностями относительно собеседницы можно было пренебречь.

Стрекалова проживала в тихом центре в старом доме, который издавна называли генеральским. Его построили в начале пятидесятых годов именно для генералов, а также других больших начальников. То есть некогда это был элитный дом, со временем не утративший (несмотря на появление еще более элитных домов) своей привлекательности для любителей старины – пусть и не столь отдаленной. Квартира Стрекаловой (по крайней мере, прихожая и гостиная, которые успела рассмотреть Вера) тоже была из прежней жизни: просторная, со старой массивной мебелью, хрустальными люстрами, натуральным паркетом «в елочку» – в общем, солидная.

Охраны, однако, в подъезде не было, из чего Вера сделала вывод: содержать ее нынешним обитателям пятиэтажки (в большинстве своем уже не таким статусным и состоятельным), где на каждой площадке размещались всего три квартиры, явно дорого. Лифта тоже не было, и Вера отправилась на третий этаж пешком, прикинув, что старый советский стандарт (устанавливать лифты в домах не ниже шести этажей) – наверняка создает большие проблемы для старой женщины.

Стрекалову, однако, старухой (в привычном понимании) действительно назвать было сложно – как и предупреждал директор театра Дудник. Высокая, худая, с прямой спиной, с прозрачно-серыми глазами и тонкими, чуть заостренными чертами строгого (в данном случае – скорбного) лица, она, несмотря на естественную печать возраста, выглядела красивой. А особенно хороши были волосы – аккуратно стриженные, густые, серебристо-белые, какие бывают у некогда жгучих брюнеток. На ней были легкие синие брюки, элегантная голубая кофточка, кожаные домашние туфли на маленьком каблучке. В ушах и на руках с идеальным маникюром – жемчужный гарнитур. В общем, ухоженная женщина с отменным вкусом, привыкшая держать себя в надлежащем виде всегда и везде. Ну никак не старуха!

– Прошу вас, проходите в гостиную, – произнесла Стрекалова голосом, каким в советские времена дикторы центрального телевидения читали тексты в программе «Время». Правда, с интонацией некролога. – И не разувайтесь. На улице сухо, а ко мне дважды в неделю приходит женщина делать уборку. Все остальное я делаю сама.

– Извините, что тревожу вас по столь печальному поводу… Вы ведь знали Кирилла Лепешкина очень давно… – проявила вежливость Вера.

Гертруда Яковлевна вздохнула:

– Для меня «очень давно» – это по меньшей мере полвека. А Кирилла я знала восемнадцать лет. – И без паузы: – Что вы предпочитаете: чай или кофе?

– Пожалуй, чай, – слегка растерялась Вера, приготовившаяся начать с успокоительной беседы.

– Черный или зеленый?

– Мне лучше черный.

– А если я немного добавлю мелиссы, вы не возражаете? Вы знаете, что такое мелисса?

– Знаю, и с удовольствием.

– Прекрасно, – одобрила хозяйка и проследовала на кухню со словами: – Располагайтесь в гостиной, где вам удобно. Можете за столом, а можете за журнальным столиком в кресле.

Вера предпочла кресло. Оно тоже оказалось из старых, обтянутое темно-зеленой кожей, с широкими отполированными временем деревянными подлокотниками, не слишком мягкое и не особо твердое, а «само то». Окинула взором обстановку, прикинув, что, пожалуй, это единый гарнитур, выдержанный в зеленовато-коричневых тонах, вот только интересно: из какого дерева? Ну точно, что из натурального дерева и явно не из сосны.

Однако самым примечательным был висевший на стене большой портрет в тяжелой и тоже явно дорогой раме. С портрета на Веру взирал мужчина лет шестидесяти, не толстый, но массивный, с крупным лицом, аккуратно подстриженными волосами, в двубортном пиджаке. И его взгляд, и весь его облик олицетворяли спокойствие и уверенность. Вера подумала, что в советское время именно так писали портреты видных государственных деятелей.

– Рассматриваете портрет моего мужа?

Гертруда Яковлевна появилась с большим серебристым подносом, на котором стояли два чайника (с кипятком и заварочный), чашки с блюдцами, сахарница, вазочка с печеньем – и все из единого сервиза тонкого фарфора.

– Я вам помогу! – Вера решила, что поднос, пожалуй, тяжеловат для старой дамы, но та отмахнулась:

– Не стоит беспокоиться. Я не настолько слаба. – Поставила поднос на журнальный столик, разлила чай в чашки, величественно опустилась в соседнее кресло, кивнула на портрет: – Это действительно мой муж, Владлен Александрович Новиченко, был одарен собственным изображением на шестидесятилетний юбилей. На мой взгляд, получилось слишком официально, даже в некотором смысле пафосно, однако вполне соответствующе моему мужу.

– Ваш муж, вероятно, занимал высокий пост?.. – осторожно поинтересовалась Вера.

– Мой муж был крупным советским писателем, много лет возглавлял местное отделение Союза писателей, его хорошо знали в Москве, он состоял членом редколлегий ряда солидных литературных журналов… В общем, был номенклатурным человеком. Вы читали книги Владлена Новиченко?

– К сожалению, нет, – призналась Вера, которая даже не слышала такой фамилии. – Но… если вы рекомендуете… – добавила она из вежливости.

– Совершенно не рекомендую, – неожиданно заявила Стрекалова. – Владлен написал три романа, четыре повести, ряд рассказов, но сегодня это никто не будет читать.

– Да-а-а?.. – Подобная критичность вызвала недоумение.

Стрекалова усмехнулась – не разжимая губ, лишь вздернув и опустив