Томек на Аляске - Мацей Дудзяк

Вдруг он споткнулся о торчавшую из-под снега ветку, потерял равновесие и, взметнув фонтан снега, рухнул на бок. По инерции он покатился вниз по склону. Он перестал что-либо чувствовать. Знал только, что летит все ниже и ниже. Ему казалось, что он падает в огромную пропасть и что падение это длится бесконечно. Перед глазами проносились самые разные образы: жена, родной дом, студенческие годы…

Наконец он почувствовал, что больше не летит, а лежит, небрежно брошенный в глубокий снег. Розовые хлопья кружились у него перед глазами. Угасающим сознанием он успел заметить смыкающееся над ним кольцо лиц. Они смотрели на него спокойно, без ненависти. Он попытался дотянуться до ножа, но его окутала тьма. Он потерял сознание.

У врат Аляски

Была середина апреля. Небольшое судно тихо скользило по спокойным водам океана, разрезая темную гладь металлическим носом. В лучах заходящего солнца перламутром переливались ледяные кристаллы, когда мелкие льдины то и дело легонько ударялись о борта. Впрочем, это не мешало судну держать курс. Паровой двигатель упрямо толкал его на Север.

Уже совсем стемнело, когда на высокую палубу вышел молодой человек — на вид ему было не больше двадцати с небольшим лет. Его лицо обгорело на солнце, лоб был высоким, благородных очертаний, а из синих глаз смотрели серьезность и рассудительность. Он производил впечатление человека, который уже немало повидал в жизни, бывал в разных переделках и благодаря благоразумию всегда выходил из них победителем. Его движения были плавными и в то же время скупыми. От него веяло спокойствием.

Одет он был практично — в теплую кожаную куртку до пояса и темные брюки, облегавшие стройные ноги. Образ дополняла широкополая фетровая шляпа, из-под которой мягко выбивались пряди светлых волос.

Юноша остановился у металлических перил на краю палубы и огляделся. А полюбоваться было на что. Судно — находясь в водах Тихого океана, который в этом месте бесчисленными каналами и проливами вливался во фьорды всевозможных форм, — шло теперь словно по коридору, с запада защищенному грядой скалистых и густо поросших лесом островков, а с востока — западным берегом североамериканского континента. Создавалось впечатление, будто плавание проходит по внутреннему каналу[8]. Эта иллюзия была тем сильнее, что густо заросшие участки близлежащей суши спускались к океану вечнозеленой пущей, в которой еще не ступала нога белого человека. То и дело оттуда по воде доносились крики птиц и долетал пьянящий запах смолистых деревьев.

Томек Вильмовский, а именно так звали этого одинокого юношу, жадно вдыхал прохладный северный воздух, упиваясь девственными пейзажами, когда из-за спины до него донесся высокий женский голос:

— Томми, Томми! Я тебя повсюду искала, проказник! Вижу, дорогой, общество мое и нашего капитана тебе наскучило, и ты решил спрятаться в самом дальнем уголке этого судна, — произнесла Салли, с наигранным гневом.

— Ну что ты, дорогая. — Томек прижал к себе жену. — Я всего лишь вышел подышать свежим северным воздухом и, каюсь, засиделся. Но ты же знаешь, любимая, первозданная природа всегда действует на меня одним и тем же, волшебным образом. Впрочем, взгляни сама.

Солнце, едва видное на горизонте, оставалось лишь бледным отблеском своего дневного великолепия. Деревья на близлежащей суше и островках, все плотнее окутанные сгущавшимся мраком, теперь напоминали скорее места поклонения древним богам, нежели творения природы. Темные сучья и могучие стволы лесных гигантов, густо усыпанные хвоей, вызывали в памяти образы огромных косматых чудовищ, о которых часто рассказывают у индейских костров. Таинственный, а порой и пугающий пейзаж дополняли звуки, доносившиеся из невидимых глоток обитателей этого девственного леса.

Салли глубоко вздохнула и прижалась к мужу. Уткнувшись в его плечо, она тихо прошептала:

— Ты прав, Томми, здесь очень красиво, но немного… жутковато. Эта тьма вокруг деревьев и островов что-то мне напоминает, бр-р! Мне до сих пор снятся недра гробницы фараона, в которой я оказалась заперта[9].

Услышав это, Томек тихо рассмеялся.

— Видно, сокровище мое, мы слишком много времени провели в комфортных английских городах, раз уж дочь австралийского пионера начинает бояться девственной пущи. Ха! — заключил он, позабавленный страхом жены. — Видать, стареешь, Салли, раз видишь опасность там, где ее нет.

Женщина, явно задетая словами мужа, который с ранней юности был для нее образцом путешественника и мужчины, быстро совладала с эмоциями и ответила:

— Ты же знаешь, Томми, я не боюсь никаких призраков и колдовства!

— Разумеется, моя дорогая, — примирительно сказал Томек. — Я лишь хотел сказать, что, кажется, мы слишком засиделись в лекционных залах и гостиных. Место путешественника — в пути.

— Святые слова, дорогой мой мальчик! — раздался неподалеку знакомый басовитый голос.

Оба обернулись. По металлической лесенке, ведущей на нос, взбирался капитан Новицкий. И хотя уже несколько лет Томек и капитан были на «ты», старый моряк все еще относился к юноше как к своему подопечному, а отчасти — как к сыну и брату.

— Святые слова, Томек. Я и сам ужасно затосковал по странствиям, — Новицкий уже стоял рядом с ними. — Я всегда говорю, что нет ничего хуже для моряка, чем якорь в порту, а путешественник и моряк — это почти одно и то же. Ну да ладно, о чем беседа? — переключился он на другую тему. — Признаться, эта посудина — весьма себе уютная гостиница. Кормят регулярно и обильно, покой, можно и вздремнуть вволю…

— Только что, Тадек, ты жаловался, как соскучился по неудобствам бродячей жизни, а теперь хвалишь этот скучный покой. — Томек подшучивал над непоследовательностью друга. — Ох, стареешь, капитан, стареешь…

— Сто тысяч бочек прокисшего ямайского рома! Ты прав, братец! — воскликнул Новицкий и не на шутку нахмурился. — Ха! Видать, слишком долго я просидел взаперти, словно какая-нибудь соленая треска в бочке, по разным тихим портам да в изысканных обществах, вот и речи пошли, как у спятившего графа, — бросил он с притворным гневом. — Ну! Хватит причитать. О чем вы тут ворковали?

— Томми как раз восхищался красотой пути, которым мы идем на север, а…

— …а Салли вместо деревьев здешней пущи видела косматых чудовищ, — с легкой насмешкой перебил ее Томек.

— Вижу, дорогой,