Цвета - Нина Сергеевна Дашевская

прочёл его, Валькино, сообщение. А ещё сказать спасибо за клячку.

Тимофей скакал по крутым лестницам художки, ведя пальцем по изогнутым деревянным облупленным перилам, и думал о том, что ему надо успеть сделать ещё одно дело перед уроком скульптуры. Надо отправить отцу этот рисунок с осенним листом и Чёрным озером, которое они не нашли тогда в лесу.

Нина Дашевская. Золотошар

— Что у тебя там? Достаём, показываем.

— Скрипка. — Я привычно вздохнул, открыл футляр.

— Хорошо, проходи.

Да, скрипичный футляр — не очень понятная вещь. Иногда просят открыть — когда заходишь в метро. Или когда к бабушке едем — охрана на вокзале просит посмотреть. Раньше такого не было: видимо, я им тогда казался маленьким мальчиком. А сейчас резко вырос, и в куртке с капюшоном меня можно принять за взрослого.

Но всё же странно, что сегодня даже в школе на охране попросили показать. В обычной школе мало кто знает, что я играю на скрипке. Но сегодня так вышло — вечером загнали переписывать инглиш. Пришлось после музыкалки идти, сразу после специальности.

Школа пустая, только из спортзала доносится стук мяча: там сейчас секция баскетбола. Но всё равно — пусто и странно. Так бывает летом на даче, когда проснёшься раньше всех и бродишь по пустому дому.

По гулкой лестнице я поднялся на третий этаж, а там под дверями кабинета английского уже мялся Чижевский. Увидел меня:

— Это у тебя скрипка?

— Ну.

— Я думал, ты бросил давно.

— Нет.

Чижевский — не друг особо, так. Но всё равно с ним как-то лучше, чем одному сидеть вечером на английском. Хотя я переписываю, потому что я глуповат. А Чижевский уезжал с родителями, поэтому просто пропустил эту работу.

Пришла англичанка, открыла класс, выдала нам листочки. Я сел к окну, а Чижевский — в угол. У окна лучше. Или хуже? Мне, наверное, хуже — потому что я отвлекаюсь. Смотрю в окно, а ещё слушаю, как в спортзале стучат мячом.

На вопросы из теста я кое-как ответил, но потом завис, потому что требовалось ещё и сочинение. На тему «За что я люблю зиму». На английском. Чего писать-то? Я и на русском не знаю, потому что зиму вообще не люблю. Можно, конечно, идти от лексики. От того, какие слова знаешь. «Зимой я люблю кататься на коньках и на лыжах». Но дело в том, что я не люблю! А сочинение — не повод для вранья.

Смотрю в окно. Там ничего нет, просто дорога, грязный снег и детский садик. Крыша веранды, песочница в снегу, красная горка. Это жалко: раньше горка была жёлтая, но потом дети её сломали. Или не дети? В общем, дырявую жёлтую горку убрали, а поставили новую красную. И это почему-то ужасно обидно. Я просто жёлтый цвет люблю, а красный — как-то не очень.

— Тёма, ты работаешь? Смотри, Родион уже почти закончил!

Чижевский и правда строчил как заведённый. Чего он там пишет?

— Я думаю, — ответил я.

…На самом деле это неправда, что мы с ним не друзья. Мы как бы друзья — но вынужденно, знаете, так бывает. Наши родители дружили ещё до нашего рождения, учились вместе в университете. Представляю, как мама обрадовалась, когда узнала, что мы с ним вместе родимся — в один месяц. Так и вышло: сначала Родион, а через три недели я. Так что мы с родителями часто ходим к Чижевским в гости, а они к нам. Мы даже один раз Новый год отмечали вместе. И потом мама тоже радовалась, когда нас в школу взяли в один класс. Ну и я тогда был не против тоже.

В общем, у нас с ним всё было нормально. Но на прошлой неделе я сказал Родиону, что у меня по инглишу в четверти выходит трояк. И он ответил: «Ну и что?» Я тогда будто налетел лбом на стеклянную дверь. Как так можно? Как будто он не играл в моё лего, как будто мы не катались вместе на роликах, как будто… Да даже если и нет, даже если бы он мне был и не друг никакой. Как можно живому человеку ответить: «Ну и что?» Я представил: вот, скажем, Лёня Чернов, я с ним вообще не дружу. Если бы он мне сказал: «Прикинь, у меня трояк по математике», — я бы, наверное, ответил: «Угу». Не так чтобы очень сочувственно, но вот это «Ну и что?» — как так можно?

…Пишет сидит. Молодец, умный такой! «Ну и что?»

Я посмотрел в окно — темнеет, включились фонари. Может, так и написать? Я не люблю зиму. Не чувствую зимой никакой радости. Лето лучше зимы. Кажется, это я смогу правильно написать?

И тут я увидел золотошар. На самом деле этот цветок называется рудбекия — такой золотой шар на высокой ножке, выше меня. Такие цветы растут у Чижевских на даче. Но я увидел его прямо сейчас — у ворот чужого садика, среди зимы. Реально, конечно, никаких цветов там нет, мне показалось. Я просто увидел боковым зрением что-то жёлтое — и так сложилось в моей голове, будто это золотошар. Стараюсь не смотреть туда прямо, чтобы не увидеть, что там на самом деле. Не смотреть… Нет, ну как!

Всё-таки посмотрел. Оказалось, просто жёлтая табличка на заборе: «Осторожно, дети!». Фонарь на неё так светит — отблеск летит прямо в моё окно. Вот и показалось — жёлтые цветы… Осторожно, дети. Кого они пугают? Можно подумать, дети страшные! Как будто «Осторожно, злая собака!».

…Я вспомнил, как мы были летом у Чижевских. У них как раз на даче растут такие цветы, Родион их называл «золотошар». Я потом уже смотрел в телефоне и узнал, что правильно «рудбекия», но мне понравилось это неправильное «золотошар». А ещё мы у Чижевских жарили сосиски на костре, а их кот Лукас наблюдал за нами очень внимательно. И лягушки орали на пруду, и мы потом пошли на них смотреть, и Родион упустил в пруд шлёпанец, и мы доставали его палкой, но у нас не получалось, зато потом пришёл мой брат Федя и выловил этот шлёпанец прямо голыми руками, потому что у Феди руки длиной метра в два и ноги такие же; я не понимаю, как мой родной брат может быть таким длинным. А Лукас доедал сосиску и смеялся