Когда лопата у могильщика ржавеет - Алан Брэдли

в сумку подальше от посторонних глаз, и в этот момент наткнулась на вашего отца. То есть на полковника де Люса. Мне поплохело, что да, то да.

У меня на глазах выступили слезы. Что со мной происходит, во имя всех святых? Несколько минут назад, когда миссис Мюллет первый раз вспомнила об отце, я была холодна как лед, а теперь что-то внутри меня тает.

Возьми себя в руки, Флавия, велела я себе. Это просто рефлекс.

Я притворилась, что чихаю, достала носовой платок и стерла улики.

– О, простите, – извинилась я. – Солнце только что вышло из-за облаков. – Так оно и было. – Перегрузка для лицевого нерва. Это не только со мной, с лошадьми тоже так бывает.

Миссис Мюллет не пошевелила ни единым мускулом. Она не поверила ни единому слову. Я должна сказать правду.

– Отец выполнял миссию, – сказала я. – Пытался спасти жизнь майора. Но опоздал.

– Я думала о чем-то вроде этого, – прошептала она.

– Но какой ужас для вас, – сказала я. – Как вам было тяжело.

– Это да, – и из нее посыпались слова. – Ужасно. И когда я вошла в дом, поняла, что должна вернуть их тоже, не только ожерелье. И спрятала под столовым серебром.

Я успокаивающе кивнула и коснулась ее запястья двумя пальцами.

– И я могу рассказать, что еще сделала, – продолжила она, искоса глядя на меня. – Лучше скажу вам сейчас, и покончим с этим делом.

Я взяла бусы из ее руки и аккуратно положила обратно в сумку.

– Прошу вас, – сказала я. – Что еще вы хотели сделать?

– Мне надо было поцеловать его, – ответила она.

– Поцеловать его? – вырвалось у меня.

– В щеку. Я знала, что больше никогда его не увижу.

Она подняла было руку, чтобы закрыть лицо.

– Видите ли, я до сих пор питаю чувства к Томми. Глубоко внутри. Понимаете?

Разумеется, я понимала. Чувства глубоко внутри душили мой разум. Вряд ли можно было это не замечать.

– Прекрасно, – сказала я, барахтаясь в поисках подходящих слов. – Это называется подлинная и совершенная любовь, и она длится вечно.

– Правда? – спросила она.

– Так написано в Библии, – сказала я, придумывая на ходу. – «Не гаснущая со временем любовь правдивая, любовь идеальная, любовь до конца времен». Захария. Не помню главу и строфу.

Она нежно прикоснулась к моей руке.

– Вы будете молчать об этом, правда? Я умру, если это выйдет наружу.

– У вас есть булавка в сумке? – спросила я.

– Всегда ношу с собой, – ответила она. – Я скорее выйду из дома без рук, чем без булавки.

Она покопалась в сумке и извлекла оттуда большую серебряную булавку. Я взяла, открыла и ткнула иглой в указательный палец. Выступила алая капля крови.

– Теперь вы, – сказала я, протянув ей булавку. Она тут же уколола свой палец и протянула мне руку.

– Смотрите, такой же цвет, – сказала она.

– Тайные сестры, – ухмыльнулась я.

Стиснув ее запястье, я соединила наши пальцы. Кровь смешалась. Я почувствовала тепло.

– Ваш секрет в безопасности со мной, – сказала я. – Клянусь, что даже под угрозой смерти не выдам то, что вы мне рассказали.

И в этот самый момент я осознала, что не смогу поделиться этой информацией с инспектором Хьюиттом. Если ему суждено раскопать историю девичьей любви миссис Мюллет, ему придется сделать это собственной лопатой.

– Это как Альф, да? – улыбнулась миссис Мюллет. – Ему пришлось подписаться под законом о государственной тайне, и теперь есть вещи, которые он не может рассказать даже мне. Он весь трещит от военных секретов, мой Альф. Вечно говорит об этом. Теперь у меня тоже будет что-то, что я не могу рассказать ему.

При мысли об этом она улыбнулась.

– Альф говорит, тех, кто нарушает слово, вешают. Я всегда думала, что, если это буду я, это сделает Томми Грейли – казнит меня. Приятненькое приветствие могло бы получиться, да? Я бы умерла от неловкости. Но когда он и вправду дотронулся до моей шеи…

Она крупно вздрогнула.

– Это навсегда останется между нами, – сказала я. – Мы укололи пальцы и поклялись кровью, не так ли?

Она просияла и поправила шляпу.

– Мне нужно знать еще кое-то, – сказала я. – Вы не думали о том, чтобы вызвать полицию? Когда увидели, что майор мертв?

– Может быть, – ответила она. – На самом деле я не думала. Знала, что он мертв. Я говорила, что видела такие штуки раньше. Скорая может не спешить. А потом наткнулась на вашего отца. Это слишком для одного человека. Я просто хотела убраться подальше.

– И куда вы пошли?

Этот вопрос мучил меня уже какое-то время.

– Прямо сюда, конечно же. В Букшоу. Не хотела опоздать.

– А грибы? Что вы сделали с остальными грибами?

– Вы съели их на завтрак, – ответила она. – Зачем добру пропадать.

У меня перехватило горло, и я сглотнула. Это правда, тем роковым утром она подала нам тосты с грибами, и все мы до сих пор живы – доказательство того, что это не грибы миссис М. убили майора Грейли.

– Значит, вы не на крючке, миссис М. Грибы не могли быть ядовитыми, если мы все их ели.

Я ободряюще обняла ее.

– Это я и пытаюсь сказать, – ответила она, приобняв меня в ответ.

Бедная, дорогая, сводящая с ума миссис Мюллет. Если бы только она сразу рассказала всю правду.

Совесть взяла вилку и ткнула мне в печень.

Виновна ли я? Полагаю, да.

Правда – все равно как нитроглицерин. Надо обращаться с ней осторожно.

А еще лучше не слишком переживать на эту тему.

– Поговорим позже, миссис М., – сказала я. – Мы с Доггером едем в Лондон.

– Хорошего пути, милочка, – ответила она. – Но пока ты не уехала, должна еще кое-что сказать, что я подслушала на собрании «Ворчливых наседок». Мне нужно облегчить душу.

– Думаю, я догадываюсь, – заметила я. – Они говорили о вас, не так ли? Вот почему вы отпросились у меня в церкви? Притворились, что у вас годовщина. Опять старая добрая Офелия, не так ли?

Я произнесла это чуть игриво, чтобы она не обиделась.

Ее глаза широко распахнулись.

– Это я и майор Грейли, вот о чем они говорили, – сказала она. – Шокирующие вещи. Мне стыдно даже вспоминать об этом.

– Вам необязательно, – сказала я. – Мы с вами выше этого, не так ли?

Она стиснула мое запястье, и ее глаза сказали мне все, что нужно было знать. Второй рукой она прикоснулась к старой кирпичной стене кухонного огорода. Должно быть, на солнце камень был теплым. Лазурная стрекоза изумленно раскрыла крылья.

Несмотря на боль, я вложила всю свою любовь в самую широкую улыбку,