Энола Холмс и секрет серой печати - Нэнси Спрингер

сухую от мороза, и повела прочь от Александра Финча и его последователей.

— Рабочие имеют право на справедливую почасовую оплату, — гремел чернобородый оратор, — и нормированный рабочий день!

Леди Сесилия застыла на месте.

— Нет, — сказала она. — Нет, я... я не могу.

— Почему? — спокойным, размеренным голосом спросила я, стараясь ее не тревожить и не привлекать к ней внимание Финча. И ко мне.

— Он... моя преданность... благая цель... имя Кэмерона Шоу должно войти в историю Англии; однажды он станет великим человеком.

— Кто?

— Кэмерон Шоу! — Она с благоговением посмотрела на замаскированного Александра Финча. — Неужели ты никогда о нем не слышала?

— С радостью о нем послушаю, — искренне ответила я. — Как вы познакомились?

— Э... это необычная история... — Леди Сесилия наморщила лоб, поежилась, словно ребенок, потерявшийся холодной ночью, и ее глаза наполнились слезами.

— Идем, — сказала я, снова взяла ее за руку и потащила за собой.

На первом же углу я свернула на соседнюю улочку, чтобы Александр Финч нас не увидел, если ему вдруг захочется повернуть голову. Там я перевела дыхание и замедлила шаг, подстраиваясь под Сесилию: бедняжка еле ковыляла на замерзших, замотанных в тряпки ногах. К тому же надо было понять, где мы и куда идем. Я не замечала ничего знакомого в пустых улицах, и никого не было ни видно, ни слышно. Похоже, в этом районе никто и не думал выходить из дома в зимнюю ночь — но в дымчатых тенях между фонарями мог скрываться хоть карманник, хоть Джек-потрошитель.

От ночного холода и от страха зубы достопочтенной Сесилии стучали, как мои четки. Я ненадолго остановилась, выудила из кармана сытные кофейные конфеты — они всегда у меня там лежали — и протянула ей. Окоченевшими пальцами она развернула фантик и бросила конфету в рот. Я сняла подбитые шерстью перчатки и надела ей на руки, а потом распахнула балахон и притянула ее к себе, как младшую сестру, чтобы она тоже там поместилась.

Мы пошли дальше. Моя правая ладонь легла на рукоять кинжала.

— Итак, — ласково начала я, — как ты познакомилась с этим... э-э... Кэмероном Шоу?

— Я... я не знаю, как об этом рассказать. Ты подумаешь, что я сумасшедшая.

— Обещаю, что ничего такого не подумаю. Как это произошло?

— Во сне, — ответила леди Сесилия. — Он пришел ко мне... во сне; темноволосый ангел призвал меня на помощь в святом деле.

— Вот как, — пробормотала я. Мне хотелось надеяться, что мой голос звучал ровно и умиротворяюще, хотя перед глазами у меня стояла жуткая картина: замаскированный злодей у кровати спящей девушки смотрит на нее горящими глазами и делает пассы руками, подчиняя несчастную своей воле силой животного магнетизма, околдовывая ее еще во сне.

— Меня выбрали, — сказала дрожащая Сесилия. — Призвали. Как Жанну Д’Арк.

— Да, понимаю.

— Ты правда понимаешь?

Прекрасно: мне удалось скрыть свое возмущение. Леди Сесилия облегченно выдохнула и продолжила:

— Я проснулась посреди ночи, в комнате у меня никого не было, но зов я все еще слышала. Я встала с постели. Я точно знала, как поступить. Передо мной лежали скромные юбка, блузка и шаль, вроде тех, что носят прачки. Я надела их поверх ночной сорочки. Окно было открыто. Я вылезла и спустилась по... по...

Она осеклась и замерла, пронзенная кошмарными воспоминаниями. Мы остановились на темном перекрестке в совершенно незнакомом месте, и я даже не могла понять, где какая сторона света.

Выбрав улочку наугад, я повела Сесилию за собой и договорила за нее:

— ...по лестнице.

— Откуда ты знаешь? — Не дожидаясь ответа, она кивнула: — Да, по лестнице, и спускаться было высоко, я дрожала от страха, но назад повернуть не смела. Он... Кэмерон Шоу, понимаешь... Он ждал меня внизу.

— Вы раньше встречались?

— Нет, никогда! Только во сне. Вот почему история такая... невероятная, понимаешь?

Значит, она не узнала Александра Финча с накладными волосами и бородой.

Александр Финч. Сын лавочника. Помню, когда я впервые его встретила, он показался мне непримечательным юношей. Пустышкой в модной одежде. Будто истукан он безропотно выслушивал гневные речи отца.

Но теперь я начинала понимать, что он не пропускал нравоучения мимо ушей, а впитывал в себя весь этот гнев и накопил его столько, что ему хватило бы на всю жизнь.

И превратился в человека, которому нельзя доверять.

Словно марионетка, которую потянули за ниточки, леди Сесилия остановилась и деревянным голосом произнесла:

— Я должна вернуться.

— Куда? Домой?

— У меня нет дома.

— Конечно есть. Особняк баронета.

— Там, где папа только и твердит, что о «ноше империи» и «развитии человека»? А меня мечтает спихнуть в руки первому попавшемуся титулованному джентльмену? Нет. Я не могу туда вернуться.

Я крепче стиснула плечо Сесилии, тронутая ее прямолинейностью. И ее словами. Все-таки большую часть года я провела, считайте, в одиночестве, без разговоров по душам, и уж тем более мне не приходилось общаться с девочкой моего возраста, во многом похожей на меня, и от нашей беседы в груди у меня разливалось тепло.

— Есть и другие возможности, — сказала я.

— Вроде той жизни, которую ты для себя выбрала? Как ты этого добилась? И ты еще не назвала мне своего имени.

О, мне и правда хотелось его назвать. Хотелось рассказать о себе.

Одинокой, странноватой, эксцентричной.

Может... может, ей вовсе не обязательно возвращаться к мутным пастельным рисункам и чаепитиям, где чашку приходится держать правой рукой?

Может, она могла бы поселиться со мной как сестра?

Глава шестнадцатая

Мое дыхание участилось, и я произнесла дрожащими губами:

— Энола. Меня зовут Энола Холмс.

И на этом я бы не остановилась. Я рассказала бы все о себе, если бы в тот самый момент во тьме не прогремел голос:

— Сесилия! Иди сюда!

Голос ее гипнотизера.

Совсем неподалеку.

Я потерялась и ходила кругами, и не смогла уйти достаточно далеко от Александра Финча. Не сомневаюсь, дорогой читатель, что вы сочтете преувеличением мои слова о том, что ярость его раздирала ночь, но для меня это было правдой: она пульсировала в черных, как сажа, тенях, почти физически ощутимая.

Леди Сесилия вздрогнула словно испуганная овечка, поморщилась и в ужасе прошептала:

— Я должна вернуться.

— Нет! —