Энола Холмс и секрет серой печати - Нэнси Спрингер

Гипноз. Изюминка развлекательных пред- ставлений в театрах и гостиных.

Ни за что бы в него не поверила, если бы не увидела своими глазами.

Финч при мне применил его на достопочтенной Сесилии. Я заметила его причудливые жесты и пытливый взгляд, когда он разговаривал с ней у ночлежки. О чем-то подобном и рассказывала миссис Бэйли. И вот леди Сесилия стояла на углу улицы — безвольная, как будто безжизненная, в обносках, вынужденная раздавать листовки анархистов, забыв о голоде.

От одного взгляда на нее мне хотелось кричать. Я отчаянно желала ей помочь, освободить от гипноза, спасти... Но как?

Позвать констебля? Но исчезновение леди Сесилии держали в секрете, и констебль не поверит, что это она.

Побежать к леди Теодоре, обо всем рассказать и воспользоваться ее влиянием? Но на это уйдет много часов, если не целые сутки. Кто знает, что может случиться за это время с леди Сесилией!

— Пусть напускают на нас свою империалистическую полицию! — кричал ее похититель завороженной толпе. — Пусть устроят второе Кровавое воскресенье! Мы выкрасим флаги в цвет наших изуродованных голов! Покажем им красные флаги революции!

Слушатели бросали в воздух потрепанные кепки и громко вопили, поддерживая своего нового мессию.

Но я-то знала, что под черным париком и накладной бородой скрывается не герой рабочего класса, а лицемер.

Александр Финч был обманщиком. Сыном богатого лавочника.

Он купался во внимании очарованной толпы. Очевидно, ему нравилась власть.

Я боялась повернуться спиной к леди Сесилии, боялась ее упустить. Нет, я должна увести ее от Александра Финча сейчас. Немедленно.

Но как? Снять гипноз? Для этого, если мне не изменяет память, требовалось повторить необходимые пассы в обратном порядке, а у меня это вряд ли бы получилось. Схватить девочку и забрать ее силой? Но тогда меня обвинили бы в похищении, потому что она наверняка стала бы сопротивляться и попыталась бы вырваться. Леди Сесилия только выглядела нежной, как голубок, когда стояла на углу с корзинкой, опустив взгляд в землю, но я знала, что у нее есть иная сторона, не мутно-пастельная, а смелая, угольно-темная...

Подождите-ка.

Леди Сесилия — или нищенка, которая на самом деле была леди Сесилией, — выдавала листовки правой рукой.

Как только ко мне пришло это осознание, меня пронзил луч надежды, и мой одурманенный ночью разум выдвинул гипотезу, от которой глаза мои округлились, как блюдца. Я разинула рот — благо лицо скрывала вуаль — и прошептала:

— О, чтоб меня черти съели!

О.

О, если бы мне удалось воззвать к левше, если бы я оказалась права и злодей подмял бы под себя лишь послушную мягкую праворукую леди!

Если тайный бунтарский огонек левши еще теплился в этом нежном создании, надо было связаться с ней — и быстро, как по проводам телеграфа.

И я знала, как это сделать, хотя выход мне подсказал не разум, а инстинкт.

Видите ли, на меня произвели огромное впечатление ее картины углем. Они заставили мое сердце томительно сжаться, словно мы были родственными душами. Возможно, так я смогу до нее достучаться?

Я вытащила из кармана карандаш и бумагу, которые всегда носила с собой, прикрылась листовкой анархистов и принялась рисовать, стоя спиной к фонарю так, что меня видела лишь худая изможденная девушка в обносках.

Опять же интуиция, не разум, подсказала мне, что рисовать, как изобразить для леди Сесилии свободу. Никогда в жизни я не рисовала так быстро и так хорошо.

У меня получилась леди Сесилия в модных турецких шароварах, покоряющая дорогу на велосипеде — так, как это нравилось делать мне. Леди Сесилия — сильная и красивая, улыбающаяся, с развевающимися на ветру волосами и лентами шляпы.

Карандаш летал по бумаге, и краем глаза я заметила, как праворукая нищенка замерла, позабыв о политических листовках, как она напряглась, вперив взгляд в мой рисунок.

Я переложила карандаш в левую руку и начала неуклюже выводить под рисунком надпись справа налево, зеркально отраженными буквами: «Кто...»

Но я зашла слишком далеко. Девушка выронила корзинку и выхватила у меня бумагу с карандашом до того, как я успела закончить. Теперь она походила не на безликую сажу, а на холодный огонь:

— Как вы смеете?! Что вы творите?! Кто вы?!

К счастью, на нас никто не обратил внимания. Толпа ревела, соглашаясь с призывами Александра Финча:

— Пускай на нас пойдет размахивающая саблями кавалерия и порежет нас, как в бойне при Петерлоо — мы не сдадимся!

Леди Сесилия говорила таким тоном, будто сама не отказалась бы направить на меня саблю.

— Кто вы?!

И в пылу момента, чтобы выиграть эту битву — о, как цепки военные метафоры! — не зная, как ее успокоить и как ей ответить, я сделала то, чего поклялась никогда не делать в образе сестры милосердия.

Чего никогда не делала.

Я подняла вуаль.

И показала ей свое лицо.

Вытянутое, скучное лицо.

Достопочтенная Сесилия посмотрела на меня, вдохнула и тихонько выдохнула, словно задувая свечу.

— Надо же, — прошептала она. — Ты всего лишь девочка. — И сощурилась, то ли с любопытством, то ли в замешательстве. — Ты удивительно хорошо рисуешь, — добавила она.

Мне вспомнились ее поразительные черные картины, которые она никому не показывала, и на моем лице, вероятно, что-то отразилось, поскольку она улыбнулась и беспечным тоном, словно дразня подружку, сказала:

— Никакая ты не монашка. Зачем ты нарядилась в этот дурацкий балахон?

Чтобы она поняла, что мы принадлежим к одному слою и в этом еще одно наше сходство, я ответила в самых аристократичных интонациях:

— Достопочтенная Сесилия, могу ли я спросить...

Я хотела пошутить, заметив, что и дочке баронета в обносках делать нечего, но она застыла, услышав свое имя, громко пискнула — чуть ли не вскрикнула, — как будто лишь сейчас поняла, что я знаю, кто она такая, как будто не слышала, как я звала ее до этого, как будто была глуха и всего минуту назад обрела слух.

К счастью, галдящая толпа не заметила ее бурной реакции.

— Достопочтенная Сесилия, — повторила я. — Не стоит беспокоиться. Я всего лишь хотела с тобой подружиться. Отвести в безопасное, теплое место, накормить ужином, переодеть.

Она посмотрела на свою одежду, перевела испуганный взгляд на меня, потом ошарашенно оглянулась вокруг, словно не понимая, где оказалась.

— Окружение не самое приятное, — мягко заметила я. — Пойдем? — Я взяла ее за левую руку, голую и посиневшую,