Энола Холмс и таинственные букеты - Нэнси Спрингер

Я поспешно выбежала на улицу, но несчастный мальчишка с губами как у рыбы, который до этого передвигался медленнее черепахи, теперь мчался со скоростью света, и я только успела увидеть, как он заворачивает за угол.

Ну нет, тебе от меня не скрыться! Подхватив обеими руками подол юбки, я помчалась за ним.

У меня длинные ноги, и бегать я люблю, как и лазать по деревьям, чем, ведя себя как мартышка, всегда позорила семью. Но дурацкая юбка ужасно мне мешала, хоть я и подтянула её до самых колен. Вместо того чтобы помогать себе руками, я, чтобы набрать скорость, трясла головой и раскачивалась из стороны в сторону. Наверное, со стороны я казалась долговязой гусыней цвета парижской зелени, которая спешит за своими детками.

Случайные прохожие бросали на меня потрясённые взгляды. Помню, как я пронеслась мимо леди, застывшей, будто соляной столп, и прижавшей к открытому рту руки в шёлковых перчатках, а что подумали увидевшие меня джентльмены, сказать сложно, потому что я, сосредоточенная на своей цели, не обращала внимания на окружающих. Но если девушка ещё могла позволить себе надеть вечернее платье с глубоким вырезом, то уж ее голени и лодыжки не должен был видеть никто, и даже тонкая полоска кожи, выглядывающая из-под подола, считалась возмутительно неприличной.

Я забежала за угол и увидела, что посыльный в лохмотьях ускакал ещё не слишком далеко.

— Мальчик! — окликнула его я.

Мне казалось, что мой голос прозвучал довольно ласково и мальчишка непременно обернётся, остановится и с радостью со мной побеседует, а потом я дам ему пенни. Ничего подобного. Он оглянулся на меня через плечо, вскинул брови и пустился наутёк, словно испуганный заяц, за которым гнались собаки.

Вот дурачок, чего ему бояться?

— Эй, мальчик! Подожди, трусишка! Вернись!

Я ускорилась и быстро нагнала это чахлое дитя трущоб. Я бы непременно его поймала, если бы он не повернул к Ковент-Гардену и не вылетел пулей на оживлённую улицу — не на тротуар, а прямо на дорогу. Мальчишка ловко маневрировал между телегами с картофелем, экипажами и кебами, в последний момент уклоняясь от лошадиных копыт. Здесь у городского ребёнка было огромное преимущество перед деревенской девчонкой, которой никогда не приходилось оббегать омнибусы! Я пустилась за ним в погоню, но вскоре потеряла его из виду.

Я остановилась на углу, где в последний раз видела негодного мальчишку, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, одной рукой придерживая юбку, другой поправляя съехавший парик — как бы меня ни раздражало это кошмарное орудие пыток, надо было всё же надеть его заранее и закрепить шпильками. У меня не хватало сил даже выругаться. Я лихорадочно оглядывалась, гадая, куда повернуть.

Я готова была сдаться. Признаюсь, я в самом деле сдалась. Тяжело вздохнув, признавая поражение, я опустила измазанный в лошадином навозе подол юбки, скрыв лодыжки. А потом решила привести себя в порядок и, не обращая внимания на осуждающие взгляды прохожих в красивых воскресных нарядах, обеими руками взялась за съехавший парик, чтобы его поправить...

— Не надо! — раздался вдруг пронзительный возглас.

Я вздрогнула и огляделась. Тот самый мальчишка в лохмотьях, за которым я гналась, в ужасе смотрел на меня из своего укрытия — ящика вроде тех, в которых выставляли бытовые товары. Очевидно, он хотел юркнуть в дверь свечной лавки, а я перекрыла ему путь к отступлению. Правда, если бы не его восклицание, я бы вряд ли его заметила.

— Пожалста, не надо! — взвыл мальчишка, проглатывая буквы.

Я замерла от потрясения, всё ещё не отнимая рук от парика:

— Не надо что?

Чего, хотелось бы знать, он так сильно испугался?

— Не сымайте волосы! — взвизгнул мальчишка. — И нос не сымайте, не надо!

— О, — протянула я и медленно, как будто понимающе кивнула. Видимо, бедняга был глуповат, и вести себя с ним следовало осмотрительно, как с загнанным в угол зверьком. Никаких резких движений. Я отпустила парик, и он кое-как плюхнулся на голову. — Хорошо, — добавила я мягким, ласковым голосом. — Видишь, всё в порядке. Хочешь пенни? — Я достала из кармана горсть монет.

Увидев, как они блестят, и услышав их тихий звон, мальчишка слегка успокоился. По крайней мере, теперь он не выглядел таким запуганным.

— Я всего лишь хочу с тобой поговорить. Выйди, пожалуйста, — поманила его я.

— Нет!

— Что ж, тогда я сама к тебе подойду.

Я села прямо на тротуар перед ящиком, в котором прятался несчастный посыльный. Дело было не только в усталости — хотя я порядком утомилась от всей этой беготни, — но и в восхитительной абсурдности происходящего. Вокруг раздались изумлённые возгласы, и все, кто был в тот момент на улице, отшатнулись от меня, как будто я была разносчиком жуткой заразы.

Всего два года назад, на Золотой юбилей королевы, одна леди уселась на пол в Хрустальном дворце, чтобы украсить сапожок еловой веточкой; вскоре после этого её упрятали в сумасшедший дом.

Точнее, несчастную туда заключил муж. Нередко такое случалось, что жену отправляли в психиатрическую лечебницу за чтение романов, увлечение спиритическими сеансами, ссоры, неповиновение и так далее. В отличие от скандального развода отдать надоевшую супругу санитарам в чёрном ландо считалось достойным способом от неё избавиться.

«Хорошо, что я не собираюсь замуж», — с улыбкой подумала я, всё ещё тяжело дыша после долгой погони. Усевшись напротив грязного оборвыша, как будто мы с ним были детьми и играли в чаепитие, я сказала:

— Добрый день. Очень рада встрече. — Я зажала монетку между пальцами, словно конфету. — Я случайно заметила, как ты принёс к дому Ватсонов красивый букет.

Мальчик посмотрел на медный кругляшок и осторожно произнёс:

— Не знаю никаких Ватсонов.

— Тогда как ты узнал, куда тебе надо?

— Дядька сказал мне номер.

— Какой дядька?

— Ну, тот, который нос снял.

Теперь у меня гудели не только ноги, но и голова. Однако я снова кивнула со знающим видом, не сказала, что снять нос физически невозможно.

— Как вы встретились?

— Он меня подозвал. — Мальчишка махнул рукой, изобразив жест, которым обычно подзывали к себе какого-нибудь уличного бездельника, чтобы он отнёс по адресу свёрток или письмо, придержал лошадь за уздцы или ещё как-нибудь услужил.

— Он сидел в двуколке или в «собачьей тележке»? — уточнила я.

— Нет! Эт’ была хорошая, блестючая карета — нормальная, с лошадьми.

Я не стала