Энола Холмс и таинственные букеты - Нэнси Спрингер

разбила алфавит на пять частей, убрав «ё», «й» и «щ», буквы-«двойники»:

АБВГДЕ

ЖЗИКЛМ

НОПРСТ

УФХЦЧШ

ЪЫЬЭЮЯ

Затем я начала расшифровывать первое слово. Пятая строчка, вторая буква — Ы. Третья строчка, вторая буква — О.

ЫО?

Осознав свою ошибку, я попробовала другой ключ. Пятая буква, вторая строчка — Л. Третья буква, вторая строчка — И. Первая буква, первая строчка — А. И так далее: ЛИАНА.

Да, это адресовано мне.

Шипение газа в трубах вдруг стало походить на шёпот привидения, а грудь словно сжал невидимый тугой корсет. Прерывисто дыша, я бросилась переводить остаток шифра. Времени на это ушло немного.

ЛИАНА НУЖНА ОМЕЛА ГДЕ КОГДА ЛЮБЛЮ ТВОЯ ХРИЗАНТЕМА

Послание одновременно и радостное, и тревожное.

Я больше не могла отмахиваться от мыслей о матери.

* * *

Ночью я никак не могла уснуть. Если бы моя тёплая неприметная тёмная одежда не осталась у миссис Таппер, я бы и не стала ложиться, а отправилась бы на поиски несчастных обитателей улиц, чтобы поделиться с ними едой и монетами, — и это отвлекло бы меня от мрачных размышлений. Подобные ночные прогулки вошли у меня в привычку, а Виола Энверуа, будь она неладна, ограничивала мою свободу. Вместо этого я вынуждена была лежать на узкой твёрдой постели, и мысли бесновались у меня в голове, будто шумные невоспитанные дети.

Когда мир успел перевернуться с ног на голову? Мама никогда не начинала беседу первой. Первой всегда писала я.

Это ловушка. Прямо как в прошлый раз — с ответом якобы от мамы, который на самом деле составил Шерлок, чтобы меня поймать. Только теперь он разобрался в языке цветов и вместо «встреча» написал «омела»...

Но разве стал бы Шерлок тратить на меня время, когда доктор Ватсон в опасности?!

Может, это всё-таки мама?

Значит, она в беде.

Но если дело срочное, почему она сама не выбрала время и место?

А если мне хотят устроить ловушку — не пытаются ли меня заманить тем, что позволяют самой выбрать время и место?

Да и мама, если разобраться, выбрала бы не омелу — символ свидания влюблённых, — а полевой «очный цвет».

Разве что она решила, что это слишком мудрёно.

Хотя ведь можно было оставить просто «очный цвет» или его латинское название «анагаллис» — и я бы всё поняла.

Скорее всего, мама так бы и поступила. А это сообщение написала вовсе не она, и оно призвано заманить меня в ловушку.

Но зачем? И кто его составил?

Послание напечатали только в «Пэлл-мэлл газетт» — в других изданиях его не было. Только в маминой любимой газете. Нет, все-таки это от мамы. Мне так хочется, чтобы оно было от мамы.

Мне что, хочется увидеться с мамой?

Да.

Нет. Нет, я зла на неё, и вполне обоснованно.

ЛИАНА НУЖНА ОМЕЛА ГДЕ КОГДА ЛЮБЛЮ ТВОЯ ХРИЗАНТЕМА

Меня смущало это «люблю».

Мама никогда в жизни мне такого не говорила.

Нет, послание фальшивое.

Мамино «люблю» — это то, чего мне всегда не хватало.

Либо шифр составил кто-то другой — но кто и зачем? — либо мать наконец нашла для меня место в своём сердце.

Если я не отвечу — буду вечность мучиться догадками.

Если отвечу — подвергну риску себя и свою свободу, и всё ради одного жалкого слова.

* * *

Когда не знаешь, как поступить, благоразумнее всего бездействовать, но я терпеть не могла сидеть сложа руки. Именно поэтому меня влекло в ночь, и без этой отдушины моё сердце изнывало.

Так и не сомкнув глаз, я встала на рассвете и стала собираться к выходу, хоть и не знала, куда отправлюсь и с какой целью. Я надела корсет с кинжалом и подушечками, нижние юбки, платье — струящееся, воздушное, с рюшами, оборками и лентами — для «променада» по городским улицам и прихорошилась (то есть полностью замаскировала лицо). В голове у меня роились всё те же мысли: действительно ли шифр составила мама? Стоит ли отвечать? Если да, то что написать в ответе и когда лучше его отправить?

Мне не нравилось находиться в подвешенном состоянии, но всё же я решила немного подождать. С одной стороны, в тот единственный раз, когда я обратилась к маме за помощью, она всё никак мне не отвечала — и, как выяснилось, даже не собиралась; меня это так сильно задело, что я не хотела с ней видеться, пока моя обида не пройдёт, поскольку боялась сказать то, о чём потом пожалею. С другой стороны, было ужасно не ответить маме, когда она первой сделала шаг навстречу... Вдруг она тяжело больна и жить ей осталось недолго? И это наш последний шанс помириться?

Чушь. Будь мама при смерти, она не просила бы меня назвать время и место встречи!

Но...

Так мои мысли и вертелись по кругу, словно колесо мельницы, по одному и тому же в конце концов осточертевшему пути. Я напрочь позабыла о пропавшем докторе Ватсоне, одинокой миссис Ватсон и отправителе безобразных букетов, и даже о загадочном съёмном носе.

Однако пока я наклеивала на висок родинку, у меня наступило прозрение, и некая тайная кухня на чердаке моего разума подала на блюдечке с голубой каёмочкой ответ на мучивший меня до этого вопрос: как изуродованные военные и дуэлянты скрывают недостатки своего лица? Передо мной словно открылся кухонный подъёмник, на котором в ресторанный зал отправляют поднос с эклерами, только вместо эклеров там лежал очевидный ответ: с помощью накладного носа, уха, и так далее, изготовленного из резины телесного цвета. А где найти такую вещицу? Конечно там же, где продают воск для грима, специальные нашлёпки на голову и тому подобный сценический реквизит! Возможно, даже в том самом магазинчике, где я приобрела родинку и парик.

В «Пертелотте».

Бывшем «Шантеклере».

Вот оно, спасение! Туда я и отправлюсь — ведь мне отчаянно необходимо хоть чем-то себя занять.

Глава десятая

Надо отдать должное хозяйке магазинчика: когда я вошла, она не воскликнула и даже не разинула рот от удивления, а только посмотрела на меня и пробормотала:

— Бох ты мой. Вот это да. Хорошо же у вас вышло. Поздравляю, мисс... э-э-э... Энверуа.

Видно, она вспомнила и непримечательную покупательницу, которая помимо прочих вещиц приобрела у неё парик и родинку, и имя, которое та же покупательница попросила напечатать на визитках.

Я улыбнулась:

— Спасибо.

Пертелотта прекрасно понимала, что это