Около музыки и другие рассказы - Нина Сергеевна Дашевская

на самом краю обрыва. Толкаешься и летишь над карьером; и назад.

— У-у-ух-х-х, — полетел Марио, его очередь. Бритая макушка отсвечивает на солнце. Марио недавно болел, а его мать думает, что все болезни — в волосах. Вот и побрила наголо. У него оказалась неожиданно красивая форма головы, ему идёт.

После него летит светловолосый Петер.

А я не буду. Больно надо.

Нет, я не трус. Просто не люблю это, не понимаю. Зачем бессмысленно рисковать. Если бы войти в горящий дом спасать человека — это да. А так…

И потом, как я могу быть уверен, что канат не порвётся или что ветка не обломится? Вон как трещит!

А за свои руки, пожалуй, я отвечаю. У меня сильные.

Вдруг Марио оглушительно свистит, но уже поздно — полицейский хватает первого, кто подвернулся: меня.

— Что это вы тут, а?! Свихнулись совсем! Это всё ты, всё ты их учишь своим штукам!

…Конечно, я, больше некому. Терпеть он меня не может, вот что.

— Доминик, беги! — кричит Шмулик. Они-то уже далеко, особенно Петер.

Но я не бегу. Я смотрю мимо полицейского с самым идиотским видом, на какой способен, и мычу:

— Да тут все… Все летают. И мы… А чего такого… А Петер не летал вовсе, просто смотрел.

Мне ничего не будет. А вот Петеру мало не покажется: полицейский — его отец.

— Спилю этот сук к чёртовой пр-р-рабабушке! — грохочет он.

Ну да, ну да, киваю я, стараюсь казаться меньше и безобиднее. Дожидаюсь, пока они убегут подальше. И как только отец Петера теряет бдительность, я резко бодаю его затылком в подбородок, он на миг ослабляет хватку — и привет! Никогда, никогда этому коротышке-полицейскому не догнать Доминика!

* * *

…Я нахожу их в городе, болтаются на рынке. У Марио сегодня есть деньги, он заработал утром и теперь угощает всех горячими вафлями. Деньги отдают Петеру, и пока он солидно платит за вафли, Марио успевает стянуть ещё и пирог с мясом.

С ними ошивается незнакомый парень в тельняшке. Новенький. Откуда взялся?

— Доминик! — первым замечает меня Шмулик. — Как ты? Сбежал?

— Чего сразу-то не свалил? — ухмыляется Марио. — Все утекли, а ты остался. Я же свистел!

Похоже, они не понимают, что я просто дал им возможность убежать!

— Чего он сказал-то? — хмуро спрашивает Петер.

— Сказал, что пустит тебя на котлеты, — мстительно говорю я. — И ещё сказал, что спилит этот сук к чёртовой прабабушке.

— А ты что?

— А я сказал: если спилят тарзанку, так мы на колокольню будем лазать всё равно!

— На колокольню! — вдруг загораются глаза у лысого Марио. — Вот это мысль!

Чёрт дёрнул меня за язык. Мы дожёвываем пирог (мне всё же достаётся кусочек) и дружно тащимся на колокольню. Она стоит на главной площади, прямо напротив ратуши. Нарядная, будто кремовый торт.

Но если нырнуть в арку, колокольня открывается с другой стороны. Там, где из-под слезающей штукатурки показались выбитые кирпичи. По этой стене можно залезть довольно высоко…

Я легко добираюсь до первого карниза, касаюсь его рукой — всё, достал! — и прыгаю вниз. Невысоко, метра два тут.

— А чего дальше-то не стал? — спрашивает новенький. Нацепил тельняшку и воображает себя матросом. — Мог бы подтянуться за карниз и спокойно дальше лезть. Боишься, что ли?

Сговорились прямо.

— Не боюсь я. Не хочу просто.

Скучно мне с ними, надоели. А Матрос наседает, прямо нарывается: боишься, да?

— Да не хочет он! Он не трус! — выкрикивает маленький Шмулик. Вот тут он и схлопочет у меня по чёрному кудрявому затылку, мне не требуются адвокаты!

Матрос откровенно наседает, а я отхожу. Назад. Вот придурок, драться ему хочется, видите ли! А мне вот не хочется! Он сплёвывает:

— Вот не думал, что на вашем берегу все такие. Кисейные барышни.

Ого, книжный мальчик: кисейные барышни. Наши так не говорят! Наши… Наши — это вот Марио. Глаза наливаются горячим, и он бросается на Матроса, они катаются по земле…

А я стою как дурак. Я просто не хотел драться. А эти двое хотели. Чего вот я теперь должен!

Встали, отряхиваются. Марио смотрит на меня презрительно. Он почти всегда так смотрит на меня: думает, что я и правда трус. А жалко: мне кажется, мы с ним похожи. Только мы двое работаем по утрам.

Этот, в тельняшке, уцепился за выбоины в стене и лезет на колокольню. Ну-ну, посмотрим. Это только кажется просто, тут надо знать… Я подсаживаю маленького Шмулика, подпихиваю его босую ногу — давай же, лезь! И он оказывается даже выше Матроса. Ещё чуть-чуть, и он достанет до карниза!

— Самуэль!! — вдруг раздаётся истошный визг аптекаря, отца Шмулика. — Слезай немедленно!

И чего он не в аптеке своей, почему мы сегодня натыкаемся на отцов? Странный какой-то день. Мы скатываемся со стены, летим со Шмуликом прочь, дворами и подворотнями и, только вылетев к реке, переводим дух.

— Чего тебе будет? — спрашиваю его.

— Ничего, — улыбается Шмулик. Надо же, Самуэль — какое у него имя оказалось серьёзное. — Ничего, он так только кричит.

Нас догоняют остальные. Матрос ещё пытается задирать меня, но его не поддерживают. Меня никогда не будут особо дразнить. Вообще-то я знаю, что они терпят меня только по одной причине. Ну и пусть.

— Оставь его в покое, — говорит Петер. Матрос пожимает плечами.

И тут я лениво спрашиваю:

— Ну что? Кто сегодня? Двое. Могу только двоих, мне и так попало в прошлый раз.

Марио отходит. Он занят сегодня вечером — работает;