Ни единого шанса - Ксюша Иванова

своими в том моменте, когда на кухне он гладил мою руку! Никогда в моей жизни не было такого — жар и холод одновременно, неверие и восторг, исключающие друг друга… И все мои чувства одновременно на кончиках пальцев, прикасающихся к его коже…

— Соня! Он смухлевал! Ты видела?

— Вот ещё! Я просто подтолкнул его, а нужную позицию кубик выбрал сам! — Ванечка хохочет, и Лилька хохочет тоже и я… не понимая абсолютно, о чем они, зачем-то смеюсь.

Ванечка, зафиксировав сопротивляющиеся Лилькины ручки, намеривающиеся ни в коем случае не дать ему им же принесённые конфеты, достаёт из пакетика несколько длинных кислых "червячков" и один тут же засовывает себе в рот. А второй… А второй протягивает к моим губам. Лилька всё ещё дергается, пытаясь вырваться из захвата, хохочет так, что, наверное, соседям слышно. Надо же, у него даже брезгливости по отношению к ней нет… А у многих есть… Не каждый может взять за руку больного ребенка — это не раз подтвержденный опытом факт.

— Быстрее ешь, — бросает он мне. — Иначе эта Годзилла снова отберёт всю нашу пищу!

И я, совершенно не подумав, вместо того, чтобы взять рукой, хватаю губами прямо из его пальцев. Касаюсь их. Дергаюсь в сторону — потому что это прикосновение снова разбивает на части мою маленькую Вселенную — оно и приятно, и стыдно одновременно, оно и волнительно, и совершенно недопустимо! Ванечка медленно оборачивается ко мне.

И Лильке каким-то непостижимым образом вдруг удаётся вырваться из его рук. Она выхватывает и прячет себе за спину конфеты, шелестя упаковкой. А мы с ним встречаемся глазами. Так и сидим, глядя друг на друга и не имея сил отвести взгляды.

И у него в глазах — по магниту, это точно! Они меня ощутимо тянут к своему хозяину! Я сопротивляться не могу — просто сил нет. И он приближается… Приближается… Приближается! Или это я к нему приближаюсь? И когда до его губ остаются считанные сантиметры, когда мои глаза сфокусировались безвольно на них, между нами вдруг вклинивается Лилькина рука, с лежащим на ладони кубиком.

— С-с-сонина очередь! — заявляет сестра. — А ты, Ванечка, так и быть, отсчитывай свои ш-шесть ш-шагов.

…Я совершенно не знаю, как мне попросить его остаться на ночь. А точнее, я не знаю, что он может обо мне подумать, если все-таки я решусь и попрошу. Скорее всего, посчитает намёком… Но если я ему расскажу всё, о чем говорила утром мать… Нет, нельзя. Тогда он спросит, почему мать не может меня защитить. И мне придётся рассказать, какая она. Впрочем, скорее всего, рано или поздно он всё равно спросит, почему мать не заботится о Лильке и придёт к закономерному выводу о моей семье. Да когда он узнает, в каких условиях я живу, какие компании по ночам бывают у меня дома, и вообще, когда он всё обо мне узнает в подробностях, он сам сбежит!

И, самое главное, ЧТО может сделать Ванечка против этого страшного человека, если он придет сюда не один? Поставить под удар не только Лильку, но и этого парня?

Часов в одиннадцать, когда я укладываю сестру спать и выхожу к нему на кухню, Ванечка шагает навстречу из-за стола.

— Мне, наверное, пора! — всматриваясь в мои глаза, говорит он.

Киваю. Пора, конечно. Его родители, наверное, переживают.

— Может, какая-то помощь нужна — в больницу, например, тебя завтра отвести или с Лилей посидеть?

Отрицательно качаю головой. Неудобно просить его. Как бедные родственники, ей Богу!

— Поговорить не хочешь со мной? — протягивает свой навороченный телефон.

Там открыт документ, и я читаю: "Ты очень красивая, София!"

Долго не могу отлепить свой взгляд от экрана. Мне не верится, что он, на самом деле, может так думать обо мне! И я, как завороженная, снова и снова читаю эту строчку! Но Ванечка вдруг сам убирает экран из моего обзора. Что-то быстро печатает и снова показывает мне.

"Я не хочу разлучаться с тобой".

Улыбаюсь. Беру из его пальцев телефон, чтобы ответить. Ненамеренно касаюсь своими подушечками его ладони. Меня в жар бросает от короткого прикосновения к его коже! Дыхание перехватывает и…

В дверь неожиданно стучат. Негромко, но уверенно, с четко улавливаемым мною ритмом. От ужаса мои волосы буквально дыбом встают на голове! Это точно Волков! И он пришёл меня убивать!

24 глава. Ванечка

Вместо того, чтобы идти и открыть дверь или хотя бы посмотреть в глазок, кто там пришёл, София, как загнанный в угол зверёк, обхватив себя руками, жмётся в угол кухни.

— Что случилось? Ты боишься того, кто пришёл?

Молчит. Но по ставшим безумными от ужаса глазам я понимаю, что прав. Иду в прихожую. Сейчас посмотрим, кто там мог явиться так поздно! Уже у двери она обгоняет и, расставив в стороны руки, не позволяет пройти дальше.

В дверь снова стучат.

— Я понял. Ты не хочешь открывать. Но подумай сама — свет горит в кухне, человек знает, что дома кто-то есть. И главное, если бы это был кто-то страшный и опасный, он бы стучал так, что стены дрожали бы.

Ну, во всяком случае, мне хочется в это верить…

Отрицательно качает головой. Тяжело вздохнув, отодвигаю её от двери, подняв за талию. И даже успеваю отметить про себя, какая она легонькая, какая талия у неё тоненькая — если постараться, можно двумя руками обхватить…

Смотрю в глазок. Узнаю сразу. Хм…

— Ты совершенно права. Этому… можно и не открывать.

Беру за руку и снова веду на кухню. Занято уже в этом доме! Всё! Опоздал! И неважно, что, возможно, это я пришёл и пытаюсь "сесть на чужое место", а не он…

Дёргает за руку. Останавливаюсь. Оборачиваюсь к ней. Она тянется вверх к моему лицу, на цыпочки становится! И я практически уверен, что поцеловать меня хочет! Ну надо же! Сама! Здорово! Тянусь ей навстречу. Даже не думаю о том, с чего бы вдруг именно сейчас она на это решилась! Я даже успеваю, как красна девица, закрыть глаза.

Только вдруг две ладошки ложатся на мои щеки и поворачивают голову немного вбок. И София говорит еле слышно на ухо:

— Там Димка, что ли?

И как ты догадалась? Явился твой ненаглядный! Мне хочется сказать, что я знать — не знаю, кто там и как его зовут, но соврать