Ни единого шанса - Ксюша Иванова

всех сил, почти скинув меня с себя. Но я вовремя успеваю понять, что он собирается сделать и группируюсь, усилив захват. Стонет от боли. Успокаивается. Проясняю ситуацию.

— Вчера ночью я ее встретил на улице. Она из дому сбежала, перед этим покалечив какого-то подонка. Догадаешься, что он хотел с нею сделать? Или подсказать?

— А ты, типа, помог? Типа, бескорыстный Робин Гуд? А сейчас зачем ее ищешь? Благодарность хочешь получить?

— Хочу убедиться, что та тварь до нее не добралась! — сжимаю кулак, еле сдерживаясь, чтобы не долбануть его снова!

Встаю. Даю возможность подняться и ему. Молчим. Исподлобья смотрим друг на друга. Потом он достает сигарету из пачки и… немного поразмыслив, протягивает пачку мне.

— Не курю. Спортивный режим. Но… Спасибо.

Хочется потрепать его немного, взяв за плечи. Ну, чего ты тянешь, скотина такая! Говори уже!

— Бабушка у нее в больницу с инсультом попала. С сестрой-инвалидом сидит.

— Адрес скажешь? — почти не надеясь на положительный ответ, все-таки спрашиваю его.

Молчит. Быстро докуривает сигарету, трогая свое разбитое лицо и болезненно морщась. Сзади открывается дверь, треснув меня по спине.

— Димон, где ты ходишь? Пошли! — зовут его.

Он разворачивается и идет. И я уже не жду ответа. Только он останавливается в проеме и говорит:

— Голубиная, 26. Квартира 12.

Снова напрочь забываю про пацанов, зависших в бильярдной — прыгаю в машину и срываюсь с места.

21 глава. София

— Ну, как ты тут одна справлялась? — едва прорезавшимся голосом — сиплым, незнакомым, спрашиваю сестру, несущуюся ко мне навстречу в прихожую на своей коляске.

— Нормально! Я уж-же взрослая! — отвечает она.

Ну, да! Шесть лет — это ого-го какой возраст!

Полдня я провела в больнице с бабушкой. А потом приехала тетя Света. Сказала, что переночует, и вообще, поможет, если нужно. А ведь я не просила даже. Просто она приехала, просто осталась. И я, пока ехала на троллейбусе домой, с такой благодарностью думала о тете Свете, что до слез просто!

— Есть хочешь? — отрывистые, короткие фразы давались мне тяжело. Я знала, что сейчас нельзя нагружать связки — молчать нужно, говорить, только если уж совсем припечет.

— Я ела. Там вчерашние оладушки остались. С молоком, — как-то покаянно опускает глаза в пол Лилька.

— С молоком? Оно в холодильнике стоит? Разлила? — сиплю я. Как она его вообще с коляски своей достала?

— Нет, — шепчет виновато. — Просто оно холодное было. И теперь у меня горло болит…

О, только не это! Кладу ладонь на ее лоб. Горячая — водой капнешь, зашипит, наверное!

— Дура! — выдавливаю из себя. Хочется поругать, повозмущаться — но какой смысл в этом теперь? Она и сама знает, что сделала глупость. Да и поздно уже. Ну и, если уж совсем честно, я тоже виновата — когда уезжала в больницу, оставить ей на столе что-то на обед не догадалась, только завтраком покормила…

Нахожу градусник. Меряю. Пугаюсь — почти 39. В аптечке ничего знакомого жаропонижающего нет.

— В аптеку пойду, — уложив сестру на диван, говорю ей.

Накидываю куртку и спускаюсь пешком по лестнице. Внизу темно. Снова лампочка сгорела — она обычно на движение реагирует, подходишь к определенному месту в подъезде, свет загорается. Удобно, но портится часто. Когда шагаю с нижней ступеньки, приходится выставить вперед руку, чтобы нащупать выход. Именно в этот момент входная дверь открывается.

Фонарь от подъезда далеко, но высокую мужскую фигуру все равно можно разглядеть. И мне вдруг вспоминается, что вообще-то я вчера человека покалечила, и он, вообще-то, мне обещал отомстить! А вдруг это он? Вдруг пришел меня… убивать? Испуганно поворачиваюсь к лестнице, хоть и понимаю, что все равно не успею теперь подняться, он в двух шагах всего!

— Что за фигня? — говорит мужской силуэт знакомым мне голосом. — Темень какая…

— В-ванечка? — с облегчением выдыхаю я.

— София? — узнаёт он, хоть и слышит мой голос впервые.

Наверное, ему меня все-таки видно, потому что нащупывает мою всё ещё вытянутую вперёд руку и выводит на улицу.

— Ты разговариваешь? Голос вернулся? — спрашивает, осматривая меня в тусклом свете фонаря.

— Немного, — хриплю я. — Но мне вредно.

— Понял. Тогда будем действовать по старой, уже опробованной, схеме. Я говорю, а ты отвечаешь "нет" или "да". Согласна?

Киваю. Выбора-то нет. Но очень хочется знать, что он здесь делает. Ведь не мог же нечаянно оказаться? Или мог?

— Куда идешь? К себе?

Отрицательно качаю головой.

— В больницу к бабушке?

Нет. Откуда он про бабушку знает?

— Э-э, в магазин?

Киваю. В каком-то смысле, да. Показываю пальцем направление своего движения. Иду. Идёт следом. Это как-то… Приятно, что ли! Раз про бабушку знает, значит, он меня искал! Ведь искал же! Как нашёл? Кто мог сказать? Только Димка, больше некому — Славка и Женечка этот адрес не знают, а Димке я с бабушкиного телефона звонила, чтобы предупредить, благо что в блокноте его номер записан был.

Идём рядом. Смотрит сбоку в моё лицо. Улыбаюсь. И как я улыбаться сейчас могу? Столько всего свалилось! Но улыбаюсь и сдержать свою глупую улыбку нет никаких сил! Дурочка! Ругаю себя мысленно! Там бабушке совсем плохо, а ты чему-то радуешься! Нельзя так!

— Как твоя бабушка?

Пожимаю плечами. Непонятно пока как…

— Лекарства нужны?

Киваю. Потом, догадавшись, что он сейчас может предложить мне их купить, тут же отрицательно качаю головой — пришлось достать отложенные деньги. Их было немного, но на первое время должно было хватить. Хотя бы на лекарства.

Подходим к аптеке. Заходим вместе. Протягиваю аптекарше бумажку, с написанными на ней названиями лекарств.

— Кому? — успевает прочитать Ванечка. — Тебе?

Нет.

— Сестре?

Да.

Забираю лекарства. Расплачиваюсь. Придерживает, чтобы не ушла.

— Девушка, а какие лекарства нужно принимать при дисфонии? Когда совсем голос пропадает?

Это он… Он интересовался моей болезнью? И догадался, как она называется…

Она ему, ожидаемо, рассказывает про ботулотоксин. Качаю головой — не в моём случае, пробовала уже — аллергия на него появилась. И вообще, ничего не помогает мне — само проходит со временем…

— Ну почему не надо, София? — возмущается, неся пакет с лекарствами для Лильки. — Я помочь хочу.

— Само всегда проходит. Потом опять…

— Не разговаривай! — командует