Черное солнце - Джеймс Твайнинг

менее грандиозным, чем то, которое, как представлял себе Том, производил на зрителя оригинал. Ее искрящиеся стены светились всеми оттенками желтого — от дымчато-темного, как у топаза, до светло-лимонного — и были инкрустированы статуэтками, цветочными гирляндами, тюльпанами, розами, раковинами, монограммами, декоративными резными каменьями и императорским гербом Романовых.

И все же, несмотря на все великолепие, Том был по-своему счастлив, что отец не увидел этой комнаты. Он не мог отделаться от ощущения, что после предвкушения длиной в целую жизнь это знакомство для его отца могло оказаться не обретением счастья, а, скорее, глубочайшим разочарованием.

Ибо Том, возможно, острее, чем кто-либо другой, понимал, что человеку свойственно более всего желать именно того, чего он обрести не может. Сгинув в мировом пожарище и оставив о себе лишь воспоминания да несколько выцветших фотографий, Янтарная комната исчезла, а на ее месте родился миф. Миф, который почти мгновенно вырвался за рамки обыденного сознания и исследовательской мысли на безграничный простор воображения, где его грандиозность и великолепие не могли быть оспорены или подвергнуты малейшему сомнению. Вот почему эта копия, хотя, надо полагать, и безукоризненно точная, не могла идти ни в какое сравнение со сказочным, поистине божественным образом, который сложился в умах миллионов людей.

— Двадцать четыре года работы, — восхищенно произнес единственный посетитель, подходя к Тому. Том не признал его, полагая, что тот принял его за такого же, как он, туриста. — Двадцать четыре года на воссоздание. А светится-то как, будто золото, удивительно, верно? Поверхность отражает свет, и в то же время такая глубина, что кажется, можно запустить туда руку по самый локоть.

Том повернулся к нему, чтобы как следует рассмотреть. Сбоку он мог едва различить его профиль — меховая шапка была надвинута на уши, воротник поднят. Но в голосе этого человека было что-то знакомое, какие-то нотки, которые заплясали в закоулках памяти Тома, хотя имя их обладателя определить не получалось.

— Здравствуй, Томас.

Человек медленно повернул к нему лицо и впился в него стальными немигающими глазами. Глаза, что когда-то были такими бесконечно знакомыми и в то же время абсолютно чужими. Глаза, что пробуждали чувство ненависти и ужаса. И еще одиночества.

Глаза Гарри Ренуика.

— Гарри? — недоверчиво проговорил Том, и только тут сработал воображаемый определитель номера. — Это ты?

— Дорогой мой!

Ренуик, не уловив в интонации Тома враждебности, вытянул руки вперед, ладонями вверх, в знак приветствия. Но удивление и шок Тома мгновенно улетучились, уступив место холодной, пронзительной ярости, а последовавшая фраза не оставила ни малейших сомнений в его истинных чувствах.

— Ах ты, мерзавец! — Том сделал шаг в его сторону, правая кисть инстинктивно сжалась в кулак. Ренуик отпрянул назад, в его глазах мелькнул страх.

— Спокойно, Томас, — тихо сказал он, — не делай резких движений. Мне не хотелось бы нанести тебе увечье.

Он кивнул кому-то поверх плеча Тома, и тот, резко обернувшись, увидел, как два дюжих бритоголовых парня выволакивают за дверь перепуганную смотрительницу. Тут же в комнате появились двое других мужчин; у каждого за брючным ремнем картинно торчало по пистолету. Тот из них, кто был повыше ростом, встал рядом с Ренуиком, и Том смутно признал в нем человека, на которого указал Тернбул как на участника убийства Вайссмана в лондонской больнице. Другой подошел к Тому, по-быстрому обыскал его, потом забрал у Ренуика его меховую шапку и вышел из комнаты.

— Полагаю, ты еще не имел удовольствия познакомиться с полковником Гехтом? — обратился к нему Ренуик. — Он мой… коллега.

— Что вам нужно? — мрачно полюбопытствовал Том, понимая, что в сложившихся обстоятельствах у него нет иного выбора, как выслушать Ренуика до конца.

— Ах, Томас, — тяжко вздохнул Ренуик. Кроме одного из его оксфордских профессоров, Ренуик остался единственным, кто называл его полным именем. Он и прежде неизменно избегал любых аббревиатур, акронимов и иных упрощенных языковых конструкций, — ведь это грустно, не так ли? То, что после всего, после стольких лет, проведенных вместе, рука об руку, мы не можем с тобой встретиться запросто и поговорить, как старые друзья.

— Брось, — процедил Том сквозь стиснутые зубы, — наша дружба строилась на твоей лжи. В тот день, когда ты предал меня, между нами все было кончено. Теперь ты для меня никто. Так что, если ты пришел убить меня, давай побыстрее с этим покончим.

— Убить? — Ренуик рассмеялся и отошел к левой стене; Гехт остался на месте, не сводя ледяного взгляда с Тома. — Мой милый мальчик, если бы я пожелал твоей смерти, тебя бы уже убили. У отеля «Три короля», в том кафе на Гауптбанхоф или хотя бы сегодня утром, когда ты шел по Невскому проспекту. За последние несколько дней возможностей для этого было предостаточно. О нет, твоя смерть — хотя она и удовлетворит неизбывную потребность в возмездии, которую я испытываю всякий раз, как вижу вот это, — он приподнял правую руку в перчатке — протез и бесстрастно воззрился на нее, будто она принадлежала не ему, — твоя смерть не созвучна моим задачам.

— Твоим задачам? — Том презрительно хмыкнул. — Ты что, рассчитываешь на мою помощь?

— О, да ведь ты уже так много сделал, Томас. Ключ, добытый тобой у Ламмерса, банковская ячейка, доступ к которой ты обеспечил, идентификация «золотого» поезда и возможного местонахождения содержимого исчезнувших вагонов.

— Черт побери, откуда?.. — вскричал Том, прежде чем осознал, что это может значить. — Радж! — в ужасе прохрипел он. — Что ты с ним сделал?

— Ах да, — вздохнул Ренуик, — мистер Дхутта. — Он стянул перчатку с левой — здоровой — руки и аккуратно приложил ладонь к одной из янтарных панелей. — Исключительно преданный друг, скажу я тебе. Верный до конца.

— Ты убил его? — Том даже не пытался скрыть охвативший его ужас.

— Нет, в этом не было необходимости, — пожал плечами Ренуик, — но полагаю, на этот раз, чтобы поставить его на ноги, микстуры от кашля и витаминов будет недостаточно.

— Мерзавец, — выругался Том, но, несмотря на издевательскую шуточку Ренуика, почувствовал облегчение: Радж, слава Богу, жив.

Ренуик усмехнулся, но промолчал, ласково поглаживая ладонью янтарные цветы.

— Итак, теперь ты знаешь то, что было известно мне на протяжении некоторого времени, — произнес он наконец. — Агенты ордена были посланы, чтобы охранять поезд. Когда они поняли, что ему не суждено добраться до Швейцарии, они приняли решение выгрузить наиболее ценное и спрятать. Местонахождение тайника было зашифровано в картине, отыскать которую можно было при помощи двух других живописных полотен и карты.

Том ничего не сказал; его мысли перемежались с ужасом, ненавистью и отвращением при виде того, с каким наслаждением Ренуик поглаживал янтарь,