Зверь - Мола Кармен

36

____

Мадридский приют возник в шестнадцатом веке в монастыре Нуэстра-Сеньора-де-ла-Виктория неподалеку от площади Пуэрта-дель-Соль. Затем он переехал на улицу Месон-де-Паредес и оказался позади школы Нуэстра-Сеньора-де-ла-Пас, основанной в 1679 году герцогиней Ферия. В приюте содержалось около двухсот пятидесяти девочек, большинство были сиротами. Матери оставляли младенцев в молельне Вирхен-дель-Пуэрто или в больнице для неизлечимых больных. Приют существовал на пожертвования, а также на доходы от лотерей и распродаж, организованных Благотворительным комитетом. Предполагалось, что девочки живут на всем готовом и получают воспитание, но ходили упорные слухи, что на самом деле их за мизерную плату посылают прислуживать в богатые дома, а то и развлекать гостей на пирушках. Как только девочки достигали возраста, когда могли зарабатывать на жизнь проституцией, их выгоняли на улицу.

Лусия постучала в ворота большим дверным молотком в форме льва. Через несколько секунд к ней вышла монахиня с благостным выражением мясистого лица. Она внимательно оглядела девочку.

— Я ищу сестру.

— И кто ж она, позволь узнать?

— Ее зовут Клара. Ей одиннадцать лет, у нее длинные светлые волосы, слегка вьющиеся. Она пропала вчера утром. Мне кажется, она может быть здесь.

— Таких больших девочек сюда не принимают, золотце. Мне очень жаль.

— Не могли бы вы все-таки уточнить?

— Нет, мне очень жаль.

— Меня послала сеньора де Вильяфранка.

Услышав это имя, монахиня, уже собиравшаяся захлопнуть дверь и, возможно, прищемить Лусии руку, сменила тон:

— Жди здесь. Зайди внутрь, но никуда не ходи.

Монахиня удалилась по длинному коридору. Вестибюль огласил плач младенца. Одновременно послышались чьи-то шаги. Лусия приоткрыла деревянную дверь справа от входа. Две монахини суетились около встроенного в стену вращающегося приемного устройства, в которое только что положили новорожденного. Одна взяла ребенка за щиколотку и встряхнула, держа головой вниз. Затем подхватила кроху на руки и качала до тех пор, пока из соседнего помещения не появилась послушница со свинцовым жетоном на цепочке. Его надели младенцу на шею. В этой картине было нечто завораживающее: младенец у груди монахини, не проявлявшей к нему ни капли нежности. Лусия не догадывалась, что видит отработанную годами процедуру регистрации подкидыша в так называемом зале нательных жетонов. На свинцовой пластине был выгравирован номер, и, пока малышу не дадут имя, он будет просто набором цифр.

Лусию никто не замечал, и она, настороженно прислушиваясь, прохаживалась по вестибюлю. Сколько времени она уже ждет? Пройдя немного вглубь по коридору, в котором скрылась монахиня, она вдруг остановилась как вкопанная. На столике лежала газета с ее портретом. Неужели монахиня узнала ее? Уходя из публичного дома, Лусия стащила одежду, сушившуюся на веревке, и переоделась уличным мальчишкой. Рыжие волосы она скрыла под платком. Теперь ее можно было принять за одного из беспризорников, дружков Элоя, что шныряли по улицам Мадрида.

Лусия подняла глаза и увидела свое отражение в зеркале. Из-под платка выбилась рыжая прядь. Кто-то постучал в дверь, и сердце девочки сжалось от недобрых предчувствий. Она притаилась в опустевшем зале нательных жетонов. Оттуда на верхний этаж вела винтовая лестница. Из своего укрытия Лусия видела, как монахиня поспешила к двери, открыла ее, и в коридор ворвался одноглазый полицейский в сопровождении двух королевских гвардейцев.

— Она только что была здесь, — недоумевала монахиня.

Лусия взлетела вверх по лестнице за секунду до того, как гвардейцы вбежали в зал. И все-таки они успели ее заметить.

Одноглазый, которого кто-то назвал Доносо, бросился за ней вдогонку. На верхнем этаже был длинный коридор с дверями по обе стороны. В одну из них и ворвалась Лусия. Три женщины кормили младенцев грудью. Зал был залит белесым светом и заставлен пеленальными скамьями. Кормилицы приезжали сюда из ближайших деревень и часто забирали подросших сирот на воспитание, освобождая место для новых подкидышей.

— Мне нужно спрятаться, за мной гонится полиция.

Женщины растерянно переглядывались. Сапоги гвардейцев грохотали уже совсем близко, раздался возглас: «Полиция!» — и это решило дело.

— В мою комнату! — быстро велела младшая из кормилиц.

Через секунду в дверь заглянул Доносо:

— Не видели здесь девчонку?

Молодая кормилица поднесла к губам палец, призывая к тишине. Доносо осекся, извинился кивком и закрыл дверь.

Кормилицы жили в приюте и кормили детей по шесть раз в день, с шести часов утра до десяти вечера — изнурительная и плохо оплачиваемая работа. Те, кому знакома нужда, всегда помогут друг другу. Лусия вышла из укрытия и поблагодарила кормилиц.

— Здесь есть другой выход?

— В прачечной — дверь для обслуги. Спустись на два этажа.

По дороге Лусии встретились несколько монахинь, но в здании было так много бедно одетых детей, что на нее никто не обращал внимания. Прачечную и дверь в заваленный мусором переулок она нашла быстро. Прыжок через забор — и она уже на улице, но тут раздался свист: ее опять заметили.

Лусия бросилась бежать и, по счастью, обнаружила перед собой открытую сточную трубу. Там, внизу, им ее не поймать: она столько раз пробиралась по сточным трубам в Мадрид и обратно, что прекрасно ориентировалась под землей. Пробежав по осклизлым проходам под аккомпанемент крысиного писка, Лусия выбралась на улицу в нескольких кварталах от приюта, рядом с дворцом герцогини Суэка и площадью Себада. Бессмысленно было слоняться по городу, каждую минуту ожидая, что тебя узнают и опять придется бежать. Выхода не было, придется прятаться, и она уже знала где.

Когда Диего вошел в свою комнату на улице Фукарес, на полу валялись пряди рыжих волос. Лусия сидела перед зеркалом и брила голову. Услышав звук открывающейся двери, она обернулась. Диего молча смотрел на нее, пытаясь понять, стоит ли доверять ее несчастному виду или это очередной трюк опытного воришки.

— Ну и беспорядок ты развела!

Лусия убрала бритву в футляр. Луч заходящего солнца упал ей на лоб. Она была похожа на одну из нищих девочек, которых матери бреют наголо, чтобы извести вшей.

— Не хочу, чтобы меня узнали, — сказала она.

— Нечего было убегать. Как ты вошла?

Лусия пожала плечами. Ей было стыдно раскрывать свои воровские уловки.

— Сколько тебе дали за серебряную рамку?

— Прости. Я верну деньги. Только помоги.

— Прежде чем обращаться ко мне за помощью, ответь на один вопрос: это ты убила в борделе верзилу Марсиаля Гарригеса?

— Да, но он первый хотел убить меня. Я его опередила. До этого он уже два раза пытался со мной разделаться.

— Расскажи, как все было, и без вранья. Хоть раз соврешь, и я тебя выгоню.

Лусия понимала, что сейчас не время фантазировать или смешивать правду с вымыслом. И дело было не в угрозе Диего. Просто он, как и Элой, сразу внушил ей доверие. Поэтому она рассказала все, начиная со смерти матери и заканчивая похищением Клары. И особенно подробно — о том, что имело отношение к великану.

— Он преследовал меня из-за перстня, который был у Клары. Вернее, должен был быть у нее. Она отдала его сеньоре де Вильяфранке, та обещала продать его за хорошую цену.

Диего взял лист бумаги, перо и нарисовал значок, который доктор Альбан нашел в горле у Берты: эмблему с двумя скрещенными молотами.

— Такой рисунок был на перстне?

— Да. Ты его видел?

— Видел. Но не на перстне, а на значке.

— У священника из Собора Святого Франциска тоже был такой перстень.

— У священника?

— Да, такого голубоглазого, с фиолетовым поясом. Брат Браулио сказал, что он был приором монастыря, но вчера его убили.

Брат Браулио. Тот грубиян, который накладывал жгут раненому монаху и грозился оторвать Диего голову.

— Откуда ты знаешь брата Браулио?