Зверь - Мола Кармен

— Полтора года назад три девочки в возрасте от одиннадцати до тринадцати лет были убиты в Париже таким же образом, как и в Мадриде. Потом убийства прекратились так же внезапно, как и начались. А два года назад нечто подобное происходило в Лондоне. Девочки исчезали, их трупы были найдены несколько месяцев спустя, и во всех случаях было ясно, что убили их совсем недавно.

— Как и в Мадриде?

— Да, как здесь. Кто-то похищает несчастных, несколько недель или месяцев держит в плену, а потом убивает. Самое удивительное, что найденные в Париже жертвы не были изнасилованы, все они погибли девственницами. Поэтому в прессе их называли «обескровленными девственницами».

— А здесь?

— Здесь никто даже не удосужился осмотреть убитых. Единственный труп, на который обратили внимание — да и то только благодаря моей настырности и помощи доктора Альбана, — это труп Берты. Как и парижские девочки, она умерла девственницей.

Диего не скрывал от Аны ничего. Он считал, что не имеет права просить ее позаботиться о Лусии, не объяснив, кто она такая и почему оказалась в столь бедственном положении. К тому же ему стало легче, когда рядом появился человек, готовый разделить его тревогу за судьбу беззащитных детей, которые в этом городе никого не интересовали.

Они строили догадки, искали разумные объяснения: преступник, предположительно Марсиаль Гарригес, ездил по европейским столицам и убивал девочек. Если это так и Зверь мертв, то кто удерживает других жертв похищения? Был ли у Марсиаля сообщник? Возможно ли, что эту роль исполнял теолог Игнасио Гарсиа? Рано или поздно они непременно упирались в один и тот же вопрос: почему? Почему преступник так долго выжидал, прежде чем убить еще одну девочку, если он ее не насиловал? Почему иногда до следующего убийства проходила неделя, а иногда — месяц? Ана помогала Диего, выдвигала предположения, то абсурдные, то правдоподобные.

— А если речь идет о тайном заговоре? — предположил Диего.

— Мадрид только этим и живет: заговоры плелись против двурушника-короля, пока он был жив, теперь — против королевы-регентши. Против Церкви, против Королевского статута с его новыми правилами выборов в парламент. Как говорит мой муж, здесь на любых посиделках готовится бунт или смута.

— Твой муж знал приора из Собора Святого Франциска Великого? Насколько я знаю, приор был исповедником королевы.

— Я не говорю с ним на такие темы. Но думаю, что да — мой муж знает всех.

Ее слова прозвучали грустно, но в то же время обнадеживающе: она как будто обещала, что Диего и впредь сможет наслаждался ее обществом.

— Думаешь, на одном из светских приемов и раздули пожар ненависти к духовенству? — продолжал Диего.

— Ненависть — результат невежества. И боязни всего необъяснимого. Люди не понимают, откуда взялась болезнь, ежедневно убивающая их близких, и им необходимо во что-то верить — например, в то, что отраву в колодцы бросают дети, или служители церкви, или карлисты. Холера пришла из Египта и уничтожила очень много людей, прежде чем добралась до нас. Так что все разговоры о ядовитом порошке — плод чьей-то разыгравшейся фантазии…

Лусия делала вид, что не прислушивается к разговору, но на самом деле ловила каждое слово. Ее впечатляла уверенность Аны, столь необычная для женщины. Обладавшая богатой фантазией, Лусия живо представила себе, что она — обычная девочка, которая занимается своими делами, пока родители беседуют. Вскоре она выдумала целый день, наполненный разными событиями: вот родители разговаривают, пока дочь учит то, что задали в школе, вот собираются готовить ужин и спрашивают, чего бы ей хотелось. Чесночного пюре с потрохами, говорит она, и эта идея кажется им превосходной. Они вместе готовят, а потом ужинают, перебрасываясь шутками, и прекрасно проводят время до самого отхода ко сну. Как в любой нормальной семье. Но Лусия такой жизни не знала. Отца она не помнила, потом умерла мама, а теперь и Клара пропала. Она не будет счастлива, пока не найдет сестру. Обещания Диего и Аны не могли ее успокоить. Лусия давно не верила в сказки со счастливым концом, которые рисовало ей услужливое воображение.

Диего и Ана продолжали разговаривать шепотом. Диего рассказал Ане злоключения Лусии — ее жизнь в Пеньюэласе, болезнь матери, заботы сеньоры де Вильяфранки…

— Сеньора де Вильяфранка? Я ее знаю, она работает в Благотворительном комитете.

— Лусия утверждает, что эта дама присвоила ее перстень.

— Невозможно. У нее денег больше, чем может пожелать любой человек. Мы с мужем по сравнению с ней просто нищие… Кроме того, она известная благотворительница, и алчность ей совершенно не свойственна, она всегда готова помочь. Кстати, завтра она устраивает аукцион в пользу детского приюта. Наш лазарет тоже существует только благодаря таким, как она.

— А где будет аукцион?

— Могу узнать…

Диего решил отправиться туда и поговорить с сеньорой де Вильяфранкой. После встречи с монахом он не сомневался, что добраться до Клары поможет только перстень.

И только если удастся разгадать, какую тайну он скрывает.

39

____

Утром в субботу Диего обошел три таверны, прежде чем нашел Доносо — в «Голýбке» на улице Пресиадос, где не бывал уже тысячу лет. Королевский стражник успел надраться и едва ворочал языком:

— Вчера в приюте я видел рыжую, но она улизнула у меня из-под носа. Эта девка шустрая, как заяц. Мы окружили ее, но она как сквозь землю провалилась.

Диего схватил приятеля за руку, когда тот собирался налить себе очередную рюмку.

— Прошу, оставь ее в покое.

— Это почему же?

— Потому что эта девочка — жертва. И потому что об этом прошу я, твой друг.

Доносо хмыкнул и все-таки налил себе выпить.

— А как же моя медалька?

— Достану тебе другую, получше. Дело Зверя не раскрыто, оно оказалось гораздо сложнее, чем мы думали. Помоги мне с расследованием, и все лавры достанутся тебе.

— Оставь свои лавры для овощного рагу… Мне поручили поймать эту девку.

— Скоро о ней забудут. Если ты мне поможешь, то поймаешь гораздо более важных преступников.

— Например?

— Возможно, самого архиепископа.

Доносо взболтал содержимое рюмки и пристально посмотрел на репортера единственным глазом.

— Никогда не любил церковную братию, — наконец пробурчал он.

Власти уже много раз запрещали жителям испанской столицы собираться группами больше десяти человек, но даже холере не удалось покончить с одним из мадридских обычаев: устраивать вечерние приемы в известных домах города. Приемы были признаком влиятельности, и каждый житель Мадрида с хорошими связями стремился открыть политический, философский, музыкальный, театральный, поэтический или просто светский салон. И во всех гостиных, независимо от цели собрания, говорили не только о высоких материях, там перемывали косточки ближним и обсуждали слухи… Диего Руис обычно посещал два салона: адвоката по имени Ирадиер на улице Каньос-дель-Пераль, где обсуждали политические темы, и дамы по имени Алисия Роблес, где говорили о литературе и театре. Однако сегодня его интересовали вовсе не салоны. Он хотел повидаться с доньей Инмакуладой де Вильяфранкой.

Ана узнала, что аукцион состоится в доме маркизы Пиментель, одном из самых роскошных зданий Мадрида. Диего оделся как буржуа — в сюртук и жилет, повязал галстук — и попросил Доносо сделать то же самое.

— Я похож на франта.

— До франта тебе даже в костюме герцога Альбы далеко.

Они встретились в начале улицы Алькала, рядом с огромным портиком. У входа в здание стояла карета с черепаховыми накладками, инкрустированная слоновой костью. Гостей встретил швейцар в сюртуке и цилиндре. В гостиной их ожидало изысканное угощение: пироги с куропатками и зайчатиной, блюдо с жареным поросенком, французские пирожные… По комнате прогуливались дамы в платьях из валенсийского шелка и невообразимых головных уборах, бросавшие кокетливые взгляды в огромное хрустальное зеркало семнадцатого века. На богатых ограничения, введенные из-за эпидемии, не распространялись — видимо, голубая кровь не боялась болезни.