Башня из слоновой кости - Паола Барбато

– Я это говорю уже много лет. И что теперь?

Мойра докурила сигарету и без церемоний затушила ее о металлическую обшивку.

– Теперь еще раз проверим объявления, перекусим и немного поспим.

В сосновом лесу телефон Мары плохо ловил сеть, и страница загружалась с трудом. В разделе «События» под заголовком «Встречи» появилось объявление:

«Дружочек, отправляемся в путь искать жаркое пламя, которое мы потеряли в прошлом. Жду тебя. Марта».

Они удовлетворенно улыбнулись.

Мойра проснулась на рассвете, по привычке. Вышла осмотреть лес, сходила в кусты, кое-как умылась влажными салфетками, вернулась и завела двигатель.

Мара тоже проснулась, но услышала голос подруги:

– Переедем чуть южнее. Спи дальше, если можешь.

Мара осталась под одеялом, но сон не вернулся. Включила телефон – заряд показывал пятьдесят процентов, но она решила не подключать, сэкономить батарейку. Ответа на их объявление не было – слишком рано. В разделе новостей появились обновления: на четвертый день после обнаружения тела Эудженио Пироцци стала распространяться версия, что Мара Паладини – вымышленное имя, а личность пропавшей женщины намеренно скрывают соответствующие органы. Мара будто бы увидела, как ползут трещины по стене молчания прокуратуры. Они добрались до регионального парка Вена-дель-Джессо и снова припарковались среди деревьев.

– Фургон уже слишком грязный – пыль, хвоя… – заметила Мойра. – Начинаем бросаться в глаза. Надо будет его как-то отмыть.

Они выпили два готовых кофе, которые Мойра хорошенько встряхнула, и съели по паре печений, которые она же разложила на бумажных салфетках. Убирая припасы, она заметила, что новая упаковка сахарных кубиков уже открыта. Ничего не сказала. Они молчали, почти не разговаривая. Каждая представляла, что происходит там, откуда они сбежали: замешательство коллег Элены Кастромаре, страх семьи Мариэле Пировано.

– Едем дальше? – спросила Мара.

– Сначала дождемся подтверждения.

Обе понимали, хоть и не говорили этого вслух, что полагаться на Фьямму – не лучшее решение. Объявление появилось в 18.30.

«С восемнадцати лет мажорные мелодии убежище в пансионе моей души нашли. Сердце мое живет в тебе, как твое во мне, любовь моя. Вероника».

– Господи, да эта пишет похлеще Беатриче, – выпалила Мойра. – Восемнадцать, убежище, пансион, мажорные. «Убежище» я понимаю, но остальное?

– Может, «пансион» – это отель, – предположила Мара.

– Совсем спятила? Мы в бегах, а она нас в отель посылает?

– Посмотри, есть ли поблизости отель с названием «Маджоре», недалеко от Сансеполькро.

Крупные пальцы Мойры раздраженно застучали по экрану телефона.

– Нашла, целых четыре.

– Как четыре?

– И ни одного в Сансеполькро. Один в Перудже, «Фонтана Маджоре», но это слишком далеко. Один в Болонье, в центре. Третий Виэсте. И четвертый – отель «Релэ Маджоре», в местечке Сан-Северо, провинция Ареццо.

– Ну, этот ближе всех к Сансеполькро, верно?

– Мы по-разному понимаем, что такое «близко», – проворчала Мойра.

– Сколько отсюда ехать?

– По проселкам… часа четыре.

– Попробуем?

Мойра вздохнула.

– Если это не тот отель, нас поймают.

– Мойра, скажем прямо: нас все равно поймают.

Они забрались в фургон и поехали, сверяясь с картой каждый час, чтобы не разрядить батарею. Ошиблись лишь пару раз и через пять часов, недалеко от Ареццо, свернули в сельскую местность. Им все время чудилась сирена позади, но они знали – это просто усталость и нервы. Добравшись до Сан-Северо, они решили, что «Релэ Маджоре», должно быть, обанкротился, – никаких указателей не было. Но вот сквозь ветви пробился желтый свет – неужели фонарь? Они поехали на свет и оказались перед большой виллой с закрытыми ставнями и одним фонарем над дверью. К их облегчению, на парковке стояло несколько машин.

– Идеальное жилище для семейки каннибалов, – заметила Мойра, выходя.

С сумкой, рюкзаком и продуктами они подошли к входу под лампой, переглянулись для уверенности и постучали. Никто не ответил. Они нажали на ручку – дверь открылась. Обе чуть не расхохотались: сцена казалась взятой из третьесортного фильма ужасов. За крошечной стойкой стоял мужчина в ливрее, вызывающе элегантный, с бульдожьими щеками. Мойра достала кошелек и подошла. Они договорились, что, если это не то место, спросят, можно ли снять номер без документов. Откажут – сбегут. Но спросить они не успели.

– Номер восемнадцать? – поинтересовался мужчина, не дожидаясь обращения.

Они переглянулись и молча кивнули. Бульдог протянул ключ с массивным брелоком, на котором было выгравировано число восемнадцать. Они поблагодарили, взяли ключ и поднялись на второй этаж. Везде – ковролин, резкий запах пыли и дезинфекции. Из комнат не доносилось ни звука. Они открыли номер восемнадцать, дверь мягко прошуршала по ковру. Их встретила на удивление тяжеловесная обстановка: бархатные шторы, двуспальная кровать с балдахином, покрытая бордовым покрывалом, и кресла, обитые чуть ли не парчой.

– Черт возьми, это тот самый отель, – сказала Мойра. – Из каждого угла воняет Фьяммой.

На кровати лежали четыре вечерних платья: два в пайетках, два более сдержанных, темных. Пара париков-каре – фиолетовый и цвета фуксии. На подушках стояли коробки, вероятно, с туфлями на каблуках. Рядом с платьями пригласительный билет в клуб D’Or. На обороте, размашистым почерком с огромными заглавными буквами, было написано:

«Жду вас на вечеринке, милые мои. Очень жду. Ф.».

24 декабря 2015 года

Фьямма Берганти начала проявлять интерес к мужчинам необычайно рано. Ее мать следила за ней, как только та выходила из школы, потому что девочка могла исчезнуть в мгновение ока, а потом ее находили в каком-нибудь переулке, где она обжималась со взрослыми мужчинами.

– Это она начала! – протестовали те. – Она сама!

Мать лупила их, хватала дочь и тащила домой.

– Ты в своем уме? У тебя вся жизнь впереди, еще наиграешься с мужиками! – кричала она, пинками загоняя дочь домой.

Стоило матери отвлечься, как Фьямма снова убегала на охоту. Сверстники, несмотря на их любовные и сексуальные предложения, ее не интересовали. Она искала взрослых мужчин, желательно не слишком привлекательных, лучше – несчастных. Когда они в обожании падали перед ней на колени, ее накрывало волной удовольствия. Ей нужен был их голод, их вожделение. В остальном родным было не на что жаловаться: Фьямма хорошо училась, пела в церковном хоре, помогала по дому, заботилась о младших братьях и бабушке с дедушкой.

– Хорошая девочка, – вздыхала мать. – Если бы не бросалась на мужчин. Да еще так рано.

Никто, включая мать, не заметил, что общение с детьми и стариками тоже было проявлением ее жажды власти. Младшие братья не доставали до шкафчика со сладостями, и, чтобы дать им конфету, Фьямма требовала подарки: школьные принадлежности, детские сокровища. С бабушкой и дедушкой она действовала иначе: грустила, намекая,