Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

class="p1">— Вы ее видели? Она действительно такая красотка?

— Да, видел. На одном приеме. Если бы там были вы, ее красота слегка бы померкла.

— О, да вы умеете делать комплименты!

— Это профессиональное.

— Когда-то я тоже хотела стать актрисой. — Мари выпустила дым в окно. — Все глупые, смазливые девушки хотят быть актрисами.

— Что ж, вам не откажешь в рассудительности.

Они рассмеялись. Через полчаса Мари задремала, а Хартман продолжил обдумывать свое положение. Гесслиц знал подход к швейцарской резидентуре Москвы. Но он, как считал Хартман, погиб, а самому Хартману были известны только адрес одной из явок в Берне и имя «спящего» агента НКВД с несколько опереточной фамилией Кушаков-Листовский, потомка старого купеческого рода из Петербурга, завербованного советской разведкой задолго до событий в Гляйвице. Располагая столь зыбкими зацепками, Хартман посчитал разумным заручиться еще одним, резервным контактом в Швейцарии, как говорится, на всякий случай. Оставив условный знак в потсдамском пансионе «Длинный хвост», он стал ждать отклика, который не замедлил появиться. Встреча была назначена там же. Человек, которого Хартман знал как Жана и который, со своей стороны, звал его Иваном, приехал один, что являлось свидетельством доверия.

— Бог мой, Иван, куда вы пропали? Я уж не чаял увидеть вас живым! — воскликнул Жан, протягивая Хартману сигару. — Судя по трости, приобретенной вами, очевидно, не для изящества походки, порвалась дней связующая нить?

— Порвалась, — не стал отрицать Хартман. — Датскому принцу этот парадокс стоил головы. Рассчитываю на вас. Поможете обрывки их соединить?

— Гамлет был неудачником. Одиночка. К тому же он не умел торговаться.

— Вот и ладно. Тогда обсудим детали.

Хартман не сомневался, что в лице Жана он имеет дело с американской разведкой. А Жан пока еще гадал, с каким зверем он заигрывает. Но в любом случае ему было интересно. Разговор получился коротким и плодотворным. Хартман не стал скрывать, что скоро окажется в Швейцарии, где ему предстоят беседы по вопросу урановых вооружений. С кем и когда, он не позволил себе распространяться.

— Я продам вам что-то из этой информации, — пообещал он. — В Цюрихе.

— В чем слабое место большевиков? — ухмыльнулся Жан. — Они недооценивают могущества рынка. Идеалисты. Вы тоже идеалист, Иван. Но вы небезнадежны. Рынок помогает мозгам работать здраво, практично, с обоюдной выгодой. Заслуга вашего Маркса перед человечеством в том, что он этого не понял.

Договорились, что каждые две недели в четверг на главном почтамте Берна можно будет ожидать телеграмму на имя Жоржа Готье, в которой, соответственно принятой кодировке, Хартман назначит встречу в одном из трех заранее обозначенных мест города. Также обсудили пароль и условия контакта. Таким образом при неблагоприятном развитии ситуации у Хартмана появлялась возможность маневра. Кроме того, теоретически он мог встроиться в игру Управления стратегических служб США вокруг германской урановой бомбы. Хартман рассудил, что, если предотвратить подобные контакты будет не в его силах, то оказаться в курсе происходящего — уже немалое достижение.

— Господи, я заснула, — встрепенулась Мари. — Долго я спала?

— Нет. — Хартман посмотрел на часы. — Всего сорок три минуты.

— Где мы?

— Проехали Эггинген. До границы меньше часа.

— Давайте меняться, — вздохнула Мари. — Вы полуляжете сзади как человек, которому нездоровится. И наденьте шляпу. Придется немного полицедействовать.

— Вот чего я никогда не хотел, так это быть актером.

— Почему? Это так романтично, особенно в юном возрасте.

— Наверное, потому, что самая желанная и самая недопустимая роскошь в нашей жизни — это быть собой. Просто быть собой. Я предвзято отношусь ко всему, что создает видимость правды.

Они поменялись местами. Мари села за руль, глядя в зеркало заднего вида, подкрасила губы, взбила прическу и надавила педаль газа. По радио официальный военный комментатор генерал Дитмар вдруг заявил, что следует готовиться к серьезным поражениям, поскольку на Восточном фронте германские войска столкнулись с «сезоном грязи».

— Надо поторопиться, — заметила Мари. — Иначе всё решится без нас. Русские придут не только в Германию.

Хартман промолчал.

На пограничном пункте Вальдсхут было на удивление пустынно. Перед шлагбаумом стояли только две машины. К «Хорьху» Мари подошел оберлейтенант жандармерии в теплых наушниках. Он явно сильно мерз.

— Попрошу документы, — сказал он простуженным голосом. — Цель вашей поездки?

— Мы едем в Цюрих. Наш сотрудник, господин Лофгрен, серьезно болен. — Мари повернулась к Хартману, который забился в угол машины и тяжело дышал. — Ему предстоит операция в госпитале Хайлиггайст. К сожалению, в Германии таких специалистов не нашлось. Вот наши паспорта. Вот документы из Хайлиггайст, подтверждающие запись на обследование. А это резолюция господина Риббентропа на разрешении покинуть Германию через Вальдсхут.

— Подождите несколько минут, фрау. — Оберлейтенант заглянул в паспорт, — фрау Свенссон.

— Фру, — с улыбкой поправила его Мари, — если позволите, фру Свенссон, господин офицер.

— Так точно, фру Свенссон. Простите.

Забрав документы, обер-лейтенант подошел к тучному майору, который что-то возбужденно объяснял впереди стоявшему водителю. Прервавшись, майор повертел в руках бумаги, особенно внимательно изучил факсимиле Риббентропа и махнул рукой. Обер-лейтенант вернулся к «Хорьху».

— Всё в порядке, господа, — сказал он, передавая документы Мари. — Можете ехать.

Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, 8, РСХА, IV Управление, гестапо, 15 марта

Начальник отдела C1, занимавшегося обработкой информации, полицайрат Пауль Мацке, изнывая от изжоги, допивал второй стакан воды с содой, когда секретарь принес ему обзор событий по секторам: картотека, справочная служба, наблюдение за иностранцами, визовый отдел и прочее. Мацке нацепил на нос очки и, вздыхая и чертыхаясь, погрузился в чтение. Спустя полчаса он вызвал к себе начальника визового отдела Швайдера.

— По поводу Майера. Почему так долго? — сурово спросил Мацке.

— В соответствии с распоряжением номер восемьдесят семь дробь шесть полагается десять суток на ответ: необходимо согласовать с инстанциями, запротоколировать, но из-за бомбежек подзатяну-лось, — с невозмутимым видом одетого в латы регламентов и инструкций чиновника отрапортовал Швайдер. — Майер оформлялся у нас в центральном аппарате, а бумаги запустил через Фронау, округ Райниккендорф, где он проживает. Пока запросили, пока они отреагировали, пока согласовали, провели по цепочке.

— С ума можно сойти! Идите.

Помявшись в нерешительности, Мацке направился в кабинет Шольца. Все в гестапо знали, что Шольц ходит в любимчиках Мюллера, и относились к нему с осторожностью. Просьбы Шольца, как правило, исполнялись досконально, особенно те, которые передавались на ухо. Мацке помнил о желании Шольца знать обо всем, что происходит в ведомстве Шелленберга.

— Привет, Кристиан, — как можно беспечнее бросил Мацке, входя в кабинет Шольца, и замер перед шкафом, заполненным куклами в национальных нарядах. — О, у тебя пополнение! Эти откуда?

— Это польские. Прислали коллеги из Кракова. Я там был до войны. Ты же знаешь, я собираю кукол только из тех стран, в которых побывал.