Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

– А папа? – осторожно поинтересовалась я.

– Не думаю, что этот мотив был у твоего отца. Единственное, в чем он виноват, – это то, что он потакал преступнику и ничего не сообщил милиции.

– Легко тебе рассуждать. Откуда такая бесчувственность? Тебе действительно плевать на других, на их чувства? Я почти уверена, что вчера там, внизу, ты не испугался. Просто психанул из-за того, что преступник мог оказаться умнее тебя. Ты когда-нибудь хоть кого-то любил?

Моя пламенная речь заставила Егора отвлечься от завтрака.

– Любил, – почти с пренебрежением ответил он. Его темные глаза уставились на меня так откровенно, что волна смущения залила мои щеки, почти такая же, как вчера в темном коридоре.

Я взяла ложку и, уткнувшись взглядом в тарелку с кашей, принялась молча есть…

Егор почти весь день провел в подвале писателя, наказав мне проверять, не закрыл ли кто-то потайную дверь на кухне. Конечно, с его стороны это свинство – оставлять меня одну, когда рядом с домом бродит убийца. Но провести еще один день в том жутком подвале я не собиралась.

Мы с Егором договорились, что пока никому не скажем о находке, даже милиции. Я не знала, что он ищет, а спрашивать было бесполезно, все равно не скажет. Я решила дать ему сегодня полную свободу, а сама, как обещала, собралась приготовить ужин, чувствуя себя обязанной Сомовым за гостеприимство.

Вопреки моим ожиданиям, за ужином Егор выглядел скорее озадаченным, чем довольным. Значит, не нашел то, что искал. Мы с Ингой болтали на посторонние темы. Я с удивлением обнаружила, что за эти дни стала настоящим изгоем, помешанным на убийствах, и самый обычный треп типа «как прошел день», о погоде или о прочитанных книгах казался чем-то инородным, будто из прошлой жизни. Я поглядывала на пребывающего в задумчивости Егора, который так и не проронил ни слова, и, похоже, начала понимать, почему он такой резкий и нелюдимый. Мысли об убийстве не делают тебя добрее к людям.

– Не понравилось? – бросила я Егору в спину, когда все начали разбредаться по своим комнатам.

– Что? – Похоже, мой вопрос застал Егора врасплох.

– Ужин.

– Вкусно.

– Вкусно, и все?

– Очень вкусно. Довольна?

– Теперь да. Что-то нашел? – поспешила добавить я, пока Егор не ушел.

– И да и нет.

– Неопределенность, как всегда? Решил загадать мне еще одну загадку?

Москвин посмотрел на меня, поджав губы, а потом вдруг схватил за руку и потащил к лестнице. Мое сопротивление не остановило его. Он выпустил мою руку лишь тогда, когда буквально силком усадил на кровать. Я молчала, пока он бегал в свою комнату, а потом вернулся с той самой тетрадью – инструкцией к кукле, которая спасла вчера нашу жизнь.

– В этой тетради почти все записи имеют прикладной характер. Тут формулы, чертежи отдельных элементов, кстати, формула состава того самого полимера, из которого сделана кожа куклы. Но вот тут… – Он быстро перелистал страницы. – Слушай: «Если бы я осмелился? Преодолел себя, свой страх. Но скоро, уже совсем скоро. Я знаю, что смогу. Смогу, смогу, смогу, потому что должен. Обязан». Как думаешь, о чем он пишет?

– Думаешь, о Далис? А почерк?

– Почерк Иволгина, смотри. – Он передал мне тетрадь, страницы которой действительно были исписаны формулами и чертежами. Запись, как и в книге из библиотеки Сомова, была сделана на полях. Егор прав, это почерк Иволгина.

– Думаешь, кто-то мог подделать его почерк? – спросила я.

– Зачем? Его записи – сплошной винегрет из разных почерков. А о чем это говорит? О том, что не всему можно верить.

– А если сделать экспертизу? У него особенный почерк, такой ни с каким другим не спутаешь.

– Нет, тут надо отталкиваться от мотива. Можешь изучить записи? Там еще пара таких тетрадей. Мне нужно уехать утром, но это только на один день.

– Что, опять? А если он снова…

– Не думаю, – перебил меня Егор. – Она хотела нас напугать, ей это удалось, а значит, мы будем осмотрительнее.

– Напугать? Ты серьезно? Да она нас убить хотела. И вообще, ты правда думаешь, что это Далис?

– Уверен, – вздохнул Егор, поднимаясь со стула. – Ты забываешь про мотив.

– Тогда чем моя версия хуже твоей? Мотив – месть. Убил неверную жену, детей, которых считал неродными. Ну, кроме Яны. Подставил любовника…

– Раз «кроме», значит, что-то не так с твоим мотивом. Но я согласен, мотив – месть. А еще деньги.

– Может, расскажешь?

– Рано. Я пока сам не до конца понял как.

– Что как?

– Как она это провернула.

– Опять она? Боюсь предположить – ты про Далис? Реально думаешь, что писатель создал Далис, а она потом всех убила? – усмехнулась я.

– Да.

– А со сроками ты ничего не напутал? Писатель не мог создать Далис, его убили раньше. И жену его, и детей.

– Он создал Далис намного раньше, – спокойно ответил Егор и вышел. – Спокойной ночи, – раздался его громкий голос, скрипнула кровать, и погас свет настольной лампы…

Я возмущенно надувала ноздри. Хотелось ворваться в его спальню и потребовать ответа. Но я знала – это бесполезно. Если уж Москвин не хочет говорить, ничто не сможет заставить его изменить решение.

Я тоже погасила свет, и комната погрузилась во тьму. Казалось, поставленная Москвиным загадка не даст мне уснуть, но я забылась сном неожиданно и быстро. Проснулась в десять, заглянула в комнату Егора.

Кровать его была аккуратно заправлена, а на столе лежала стопка тетрадей с запиской: «Изучи пока, буду вечером. Егор». Какая забота! Я отшвырнула записку обратно на стол, забрала тетради и спустилась с ними вниз. Похоже, я сегодня дома одна. Ну так и есть – стол был сервирован на одного. Я положила рядом с тарелкой оладий тетради и, подогнув под себя ногу, начала их пролистывать. Ничего интересного в них я не нашла, а ряды прыгающих кривых букв утомили меня. Я отложила тетради и пошла прогуляться. Погода стояла жаркая, солнце парило нещадно, но все равно лучше, чем в четырех стенах с записками сумасшедшего.

Пройдя узкой улочкой вдоль лесочка, я направилась в сторону площади и вдруг увидела неподалеку Петренко. Он о чем-то разговаривал со старухой Патрикеевой. Я спряталась за широкий ствол березы, решив понаблюдать за ними. Как интересно, двое, кому являлась Далис, о чем-то болтают, скрываясь в тени деревьев. Долго сидеть в засаде мне не пришлось, Патрикеева отдала бывшему следователю какой-то сверток, и они попрощались. Петренко ушел, а вот старуха Патрикеева направилась в мою сторону.

– Здравствуйте, прогуляться вышли? – улыбнулась я. – Помните меня? Юля, журналистка. Мы