Дело, которое нужно закончить - Константин Мстиславович Гурьев

отвезет в Кричалину, заняли много времени, но завершились успехом, и Рябов, устроившись на заднем сиденье потрепанной «девятки», мирно сопел, мотаясь из стороны в сторону на ухабах и поворотах. Идя по двору, он не удивился, что двери в дом открыты, и подумал, что, наверное, тут поселили Свешникова, а может, и Рома для чего-то приехал с утра. Войдя в дом, увидел кухонный стол со следами еще не совсем завершенного завтрака на две персоны, немного удивился, но продолжил путь, поднимаясь в свою комнату, и, поднявшись на пару ступенек, внезапно услышал обиженный голос Нины:

— Ты не имеешь права меня в этом обвинять! Никаких обещаний я тебе не давала! Единственное, в чем я виновата, так это в том, что не послала тебя сразу же, как только ты…

Ее перебил мужской голос, показавшийся Рябову знакомым.

— Я тебя сотни раз просил заниматься делами! Сотни раз! А ты все играла в непослушание! В свое идиотское детсадовское непослушание!

— Ну, Стасик, я же тебе объясняла, что из него ничего было не вытянуть, ты же знаешь, какой он… — отвечала, несомненно, Нина.

Стасик, значит, Стас, понял Рябов, и вспомнил, как претенциозно — иного слова и не подобрать — вел себя Стас в квартире Доброхотовых, будто ощущал себя тем, кто скоро станет Хозяином!

— Да мне наплевать, какой он! — перебил Стас. — Ты должна была делать то, что я тебе велел! И если бы ты не была такой дурой, то уже сейчас мы могли бы плюнуть на все и уехать! Понимаешь! Уехать из этой дыры и жить в свое удовольствие!..

— Уехать? Бросить тут все! А папа?..

— Да сдох он, понимаешь?! Сдох… — крикнул Стас.

— Ты не смеешь… — крикнула Нина.

И замолчала после того, как раздался звучный шлепок. Рябов не сразу понял, что это была пощечина, и, судя по звуку, пощечина весьма увесистая, но и понимать это ему было не нужно. Он распахнул дверь. Нина стояла, согнувшись и прижав ладонь к лицу, а Стас стоял перед ней с явным намерением продолжить начатое. Повернувшись на звук и увидев Рябова, крикнул:

— Ты зачем еще сюда явился!

Продумать ответ на этот вопрос Рябов не успел. Он вообще не успел подумать. Он сделал то, что, наверное, хотел изобразить уже с первой встречи. Сделав легкий скользящий полушаг левой ногой, он одновременно чуть развернул корпус, а потом коротко пробил. Пробил в подбородок. Пробил так, как бил десятки, а может, и сотни раз в далекие годы в дворовых схватках, но в этот раз пробил с огромным наслаждением!

Стас отлетел метра на полтора, наткнувшись на стену, распластался на полу и уставился на Рябова ошеломленно:

— Ты что творишь, скотина! Ты знаешь, что теперь с тобой будет?

Однако на движение Рябова отреагировал очень активно, сложившись в комок, но проговорил:

— Никакие связи тебе не помогут!

Рябов подошел к лежащему Стасу вплотную, и в этот момент услышал голос Нины:

— Не надо, Рябов, оставь его…

Рябов ухватил Стаса за шиворот, повернул так, чтобы видеть его глаза, и сказал:

— Пальцем пошевелишь против Нины, ответишь за все и с процентами. — Потом с силой толкнул на пол: — Через пять минут увижу — продолжу.

Стас все так же лежал на полу, и Рябов рявкнул:

— Ну! Пошел!

Стас отполз на расстояние, которое, видимо, счел относительно безопасным. Поднялся, неотрывно глядя на Рябова, огляделся, взял куртку и, подойдя к двери, сказал:

— Рано прощаться, рано прощать.

Рябов вышел вслед за ним, спустился по лестнице, а потом, стоя на пороге, взглядом проводил до калитки и сразу же поспешил обратно, к Нине. Она стояла возле окна и, судя по положению плеч, плакала. Рябов понимал, что любой его вопрос сейчас может вызвать взрыв возмущения, но не было времени молчать.

— Что ты ему обещала? О чем он тебя просил?

Нина молчала, потом, не поворачивая головы, сказала голосом напряженным, скованным:

— Он в кабинете что-то искал.

Рябов бросился в кабинет и увидел, что все раскидано так, будто тут побывали грабители, а точнее, налетчики, люди, которым важнее было напакостить, а не найти что-то важное, ценное. Ящик, в котором лежало письмо Доброхотова, был вытащен и брошен на пол, и конверта, в котором лежало посмертное письмо, Рябов не увидел.

— Он и в амбаре рылся долго, и в дровянике, — послышался сзади голос Нины.

— А там-то он что искал? — повторил Рябов.

Нина пожала плечами:

— Не знаю…

— Только не ври мне, — попросил Рябов. — Даже нескольких фраз, которые я услышал, было достаточно, чтобы понять: он требовал, чтобы ты узнавала о работе отца что-то такое, о чем он ни с кем не говорил. Ни с кем!

— Он и со мной не говорил! — выкрикнула Нина. — Молчал как партизан!

Рябов помолчал и заговорил тоном мягким, задушевным:

— Если ты говоришь, что Денис не отвечал, значит, ты вопросы-то задавала? Вот и скажи, о чем его спрашивала, точнее, что хотел знать Стас?

— Да ерунду он какую-то спрашивал все время! — крикнула Нина, и Рябов понял, что разговора сейчас не получится.

— Вот что, Нина, — сказал он, будто не было никакого вопроса. — То, что тебя выпустили, конечно, очень хорошо, но, повторяю, судя по тому, что сейчас произошло, ты все так же в какой-то опасности…

— Да какая, на фиг, опасность! — снова крикнула Нина.

— Просто представь себе, что я приехал на час позднее, и этот Стасик сделал все, что хотел, — перебил Рябов.

И Нина заплакала. Помолчав минуту-другую, Рябов сказал:

— Тебе надо просто побыть одной и прийти в себя, так что я отойду на часик, а ты никуда не выходи и двери закрой.

— Послушай… — начала было Нина.

— Поговорим, когда вернусь, — пообещал Рябов и вышел из дома.

Метрах в тридцати от двора Доброхотовых, возле одного из соседних дворов, стояла скамейка, украшенная тремя тетками лет шестидесяти, которые, наплевав на все правила хорошего тона, глядели на него во все глаза. Ну и хорошо, подумал