Дело, которое нужно закончить - Константин Мстиславович Гурьев

перебивает этак с ухмылкой, мол, в «дурачка», что ли? А паренек вдруг говорит той, которая молоденькая: бери-ка ты свою маменьку, идите погуляйте, накорми ее мороженым, а то, говорит, вы нам мешаете! А мне потом говорит: спасибо, без вашей помощи я бы с ней не сладил, лезет во все дыры!

Локетко улыбнулся:

— И стал он ко мне обращаться на «вы» и по всем поводам советоваться. И тут, на подъеме, приди-ка мне в голову мысль, и говорю я ему, дескать, для солидности нужен вам кабинет!

Локетко усмехнулся:

— Не поверишь, а у него аж губы затряслись. Помолчал он и говорит, мол, мечтал о кабинете, а сказать стеснялся. А я добавляю и говорю: не желаете ли кабинет моего батюшки осмотреть для примера? Приходим к нам, он в кабинет входил, будто в пожар полыхающий — осторожно, мелким шагом, головой по сторонам вертит и на все разрешения спрашивает, можно ли потрогать, можно ли открыть?

Локетко повел головой:

— Кстати, много позже узнал я, что этому пареньку убить человека было так же легко, как, например, высморкаться, а вот поди ж ты… Особенно его книжки потрясли, и он меня спрашивает, мол, не продадите ли библиотеку, а цену называет такую, что у меня сердце замерло! Но будто кто в бок толкнул, отвечаю — нет! И поясняю: мол, память поколений, ну, и всякое такое. Он задумался, а я и говорю: вы мне скажите, какие книги желаете иметь в своем кабинете, а я их для вас поищу.

Локетко снова улыбнулся:

— А он мне — сами решайте, полностью доверяю! Найти оказалось не проблемой, да и в те времена книги особенной ценности не представляли, если не детективы о стрельбе налево-направо или не слезы по «российской империи». И стал я потихоньку получать заказы на создание таких же библиотек! И вот приходит как-то раз ко мне такой вот заказчик, которому я уже собирал библиотеку, и просит найти для его кабинета книги по истории Сибири. Я, конечно, звоню Денису, прошу помочь, а он меня в гости приглашает, мол, и сам отдохнешь, и новых впечатлений наберешься. Вот и стал я этаким, знаешь ли, специалистом по Сибири.

Локетко снова закурил.

— И вот в начале этого года появился этот Кирилл, позвонил, попросил о встрече, рассказал историю такую, я бы сказал, разорванную на эпизоды.

Дядя Толя посмотрел на Рябова:

— Ты вправе спросить, почему я его сразу не отправил восвояси. Может, и надо было, но… была одна тонкость в его болтовне: в его рассказе несколько раз упоминался какой-то знак, который он часто встречал на страницах каких-то тетрадок.

Он снова замолчал, и видно было, что и сейчас пытается взвесить за и против, пытаясь понять, есть ли его вина в том, что произошло.

— Этот Кирилл сперва говорил только «знак», но, приближаясь к окончанию своего монолога, употребил слово «треугольник», добавив «перечерканный». И вспомнил я одну историю, со мной произошедшую как раз в те времена, когда я собирал библиотеки для братков. Позвонил я как-то раз старой приятельнице моих родителей, у которой когда-то была прекрасная библиотека. Позвонил, она обрадовалась, пригласила к себе, приняла очень тепло, душевно, и, поскольку жила одна, очень она любила мои визиты и просматривание ее книг. И вошло у нее в привычку садиться рядом со мной, когда я в книгах рылся, и истории разные рассказывать. Однажды из какой-то книги вдруг выпадает лист бумаги, и старушка ахает и просит осторожнее с ним обращаться! А бумага такая, настоящая, старинная, уже желтеющая, но все равно — торжественная, напыщенная. Будто на ней императорские указы писали! Поднимаю листок, а там простой рисунок: треугольник, прямыми линиями расчерченный. Видя ее обеспокоенность, спросил, дескать, что за листок такой важный, а она отвечает, что это память о предках, но видно, что говорить об этом более не хочет.

Локетко снова помолчал.

— В общем, когда этот самый Кирилл произнес слово «треугольник», я вдруг вспомнил о том случае и подумал, что это может показаться интересным Денису, написал ему, он ответил, я пареньку ответ переслал. И через несколько дней он снова приходит, но уже с листками, которые просит Денису передать. Ну, я и отправил, а потом они уже без меня общались, так сказать, на свое усмотрение.

— И Денис Матвеевич по этому поводу к вам больше не обращался?

— Кирилл позвонил еще раз и поблагодарил за то, что я ему помог разыскать прекрасного специалиста, и с тех пор будто забыл обо мне. Поначалу я на это и внимания не обратил, а потом стало интересно, что же у них могло появиться общего? — Он усмехнулся: — Свободного времени у меня как у дурака махорки, поэтому могу размышлять сутками. А когда долго думаешь об одном и том же, возникают какие-то удивительные ассоциации, замечал? Вот и у меня такое случилось! Кирилл этот время от времени начинал крутиться вокруг каких-то туманных моментов, расплывчатых обстоятельств и делал это так, будто хочет прямо сейчас в этом всем разобраться. Осмыслить все сказанное сразу я, конечно, не мог, поэтому мысли его, реплики и фразы фиксировал, и делал это открыто, и он все видел и нисколько не возражал!

— Может быть, думал, что вы просто черкаете на листке от скуки? — перебил Рябов.

— Да? — В голосе Локетко зазвучала легкая обида. — И он по движениям не смог бы отличить, пишу я или черкаюсь?

Рябов всем своим видом выразил раскаяние.

— Так вот, когда он ушел, я бумажку эту просто сунул в стол, — продолжил Локетко, — но, когда наступила пауза, когда понял, что они стали общаться напрямую, не подключая меня, подумал, что Денис не хочет меня беспокоить по пустякам, а хочет подключить позже, когда появится что-то серьезное. Ну и ладно, думаю, пока они планируют и готовятся, я тоже немного расширю свои знания, и начал я водить круги вокруг тех точек, которые отметил. И совершенно неожиданно, можно сказать, отвлеченно и параллельно, я вспомнил вдруг интересный случай, который произошел со мной лет пять-шесть назад. Меня пригласили в Москву на презентацию книги. Автор — жена известного питерского человека, того самого, который когда-то интересовался Сибирью. Человек этот взлетел высоко-высоко, и жене его пришлось заниматься чем-то соответствующим.