Дело, которое нужно закончить - Константин Мстиславович Гурьев

о своей смерти и ее возможных последствиях. И сразу же мысль перебежала к недавним рассуждениям: что, если Денис велел вывезти архив именно на тот случай, если он, Рябов, не сможет приехать сразу? Логично!

— Он им велел вывезти архив сразу после его смерти? — уточнил он.

— Да! Вот они и решили, что я приехал ругаться из-за опоздания, — пояснял Геня.

— О каком «опоздании» речь? — не понимал Рябов.

— Дак откуда они сразу-то узнали, что ваш профессор умер? — возмущенно засопел Рома. — А как узнали, хотели сразу ночью налететь и вывезти.

— Ночью? — все еще недоумевал Рябов.

— Не, ну а чё? — грудью вставал на защиту коллег Рома. — Люди хотели как лучше!

И видно было, что Геня ему благодарен, как говорится, от всей души!

— Да чего ты все налетаешь-то? — усмехнулся Рябов. — Я же просто интересуюсь.

Потом повернулся к Гене:

— То есть я правильно понимаю, что эти парни, к которым вы ездили, какое-то особое звено в системе профессора Доброхотова?

Геня помолчал, прежде чем отвечать.

— Видимо, да, но я их не спрашивал. Во-первых, каждый занимается своим делом, а во-вторых, ты ничего такого не говорил.

Он смотрел вопросительно, и Рябов с ним согласился:

— Конечно, ты прав, они делали свою работу, к ним никаких претензий нет.

Помолчал:

— Ну, если только выдумывают…

— Не… — демонстративно лениво сказал Рома. — Они должны были накануне девятого дня найти Геннадия, обо всем ему рассказать и получить его указания.

Ну, это уж точно рассчитано на мое опоздание, понял Рябов.

В этот момент заверещала мобила, и Уланин сообщил, что сейчас решается вопрос об освобождении Нины Денисовны, поэтому он хотел бы уточнить, куда ее везти.

— Так… — напрягся Рябов. — Сколько времени уйдет на все оформления?

Уланин, помолчав, ответил:

— С учетом обстоятельств, часа два, не меньше, со всеми процедурами.

— И отлично! — обрадовался Рябов и попросил: — Вы, пожалуйста, не очень спешите!

На въезде в Город Рома снова удивил его! Когда было принято решение по пути заехать в супермаркет, чтобы набрать всего, что может понадобиться женщине, которая провела четыре дня в камере, Рома сердито сказал:

— Вы меня сначала в ту квартиру закиньте и покажите, где там пылесос, разные там… швабры…

Потом посмотрел на удивленных спутников и, глядя на Рябова, сказал:

— Вы в той квартире прибирали? И бабе из тюряги — в грязь?

Когда Рябов и Геня приехали с продуктами, квартира встретила их чистотой, свежестью и — о чудо! — букетом цветов.

Рябов перекладывал содержимое принесенных пакетов в холодильник и давал указания организовать во дворе максимальную тишину — без петард и «высоцких под окнами поздней ночью», когда позвонили в дверь.

Уланин разговаривал тихим успокаивающим голосом исключительно с Ниной, а Рябову только на прощание сказал, что будет ждать звонка, рекомендовав сегодня просто «приходить в себя». Они ушли все вместе: Уланин, Геня и Рома. Нина, остановившаяся у двери, кивнула, вроде как прощаясь с уходящими, произнесла что-то, сказала голосом тихим, без интонаций. На вопрос Рябова «как дела?» ответила, что сейчас разговаривать не хочет. Рябов понимающе кивнул:

— Чем покормить?

— Ливерными пирожками, — то ли пошутила, то ли огрызнулась женщина.

Рябов не стал спорить:

— Пирожки — это долго! Давай чуть позже. Сам сделаю, слово кабальеро!

«Слово кабальеро» — это еще из тех времен, когда Нина училась в школе, и Рябов любил пересказывать ей романы о рыцарях.

Нина перебила усталым голосом:

— Есть я не хочу. Хочу в ванну. С пеной.

— Совсем горячую или как?

Нина уставилась на него, будто стараясь понять сказанное, потом махнула рукой:

— Как сделаешь, только пены больше, я вся провоняла этой тюрягой!

Рябов, пока готовил ванну, старался разговаривать с Ниной и продолжал это, даже когда понял, что говорит сам с собой. Потом, прикрыв за Ниной дверь ванной комнаты, начал готовить стол, раскладывая по тарелкам все, что принесли. Пельмени убрал в морозилку, не зная, понадобятся ли сейчас.

Нина провела в ванне не меньше часа и вышла, кажется, немного успокоившейся. Села за стол, достала из холодильника бутылку водки, наполнила стакан наполовину и выпила разом. Игнорируя аккуратно уложенные Рябовым купаты, придвинула ближе тарелку с копченостями и начала жадно есть, захватывая руками по два-три ломтика сразу. Снова налила полстакана водки, косо глянула на Рябова:

— Газировка есть?

Рябов стремительно достал бутылку «Дюшеса», налил.

Нина выпила водку, следом — «Дюшес», потом опустошила тарелку с копченостями. Резко поднялась, чуть не упала:

— Спать хочу. На чистом белье. Голой.

Рябов подхватил ее:

— Ну и пойдем. И будешь спать. На чистом белье. Голой.

Нина вскинула на Рябова глаза свои, которые успели чуть-чуть осоловеть, и предположила:

— И ты мной воспользуешься?!

Рябов старался говорить мягко:

— Спи спокойно, я воздержусь!

Нина посмотрела на него:

— Врешь, Рябов! Ты мне столько лет врал!

Пока Рябов открывал двери в спальню, Нина снова чуть не упала, но на этот раз сама схватилась за Рябова.

Схватилась и тут же оттолкнула его:

— Не смей меня тискать!

— Хорошо, не буду, — безропотно согласился Рябов.

Нина вошла в спальню, огляделась:

— А ты где будешь спать?

— В гостиной на диване, — спокойно ответил Рябов.

Нина повелительно выбросила руку в сторону гостиной:

— Пшел вон, холоп!

И — рухнула на кровать. Поворочалась, устраиваясь удобнее, а потом даже всхрапнула.

Вернувшись на кухню, Рябов посмотрел на часы — почти девять часов вечера. Сопоставил, подумал, черт его знает, что ей в голову придет, если одну оставить, значит, лучше сегодня никуда не уходить. Сел за стол, придвинул к себе блюдо с купатами. Они остыли, но разогревать не хотелось, ел так. Налил водки. Правда, полстакана. Выпил, зажевал, понял, что ошибся в расчетах, налил стакан. Выпил, запил «Дюшесом», подумал, что все равно ничем