Дело, которое нужно закончить - Константин Мстиславович Гурьев

Больше ничего не знаю ни о них, ни о том, каковы их намерениях, но буду верить, что, предупредив, хоть чем-то помог.

Георгий».

Свешников недоуменно пожал плечами, будто не понимая себя самого.

— А меня будто кто под бок толкнул, взял я с собой бабушкину сумку с тетрадями, а как только письмо Георгия прочитал, стал тетради эти листать. Листаю и чувствую, что возникает какой-то совершенно новый, прежде невиданный интерес! И понимаю я, что в этих потрепанных тетрадках — истории людей, семей, возможно, целых родов на протяжении поколений, и описаны они были довольно подробно! И вдруг начинаю замечать то, что должен был заметить давно, с самого начала: читаю рассказы разных людей — порой разительно отличающихся друг от друга! — а почерк чаще всего один и тот же, и почерк этот начинает казаться мне знакомым, а потом я уже точно знаю, что почерк этот — бабушкин. Он, если и менялся в некоторых абзацах, то, скорее, от обстоятельств. Может, второпях приходилось писать или, например, в поезде, как говорят, на коленках. Теперь мне стало интересно, почему эти тетради, которые писали разные люди, было решено собрать воедино? Зачем понадобилось объединить эти записи. А если все тетради написаны рукой бабушки, то кем она была? Начав снова перелистывать тетради, я старался найти признаки, по которым можно определить хотя бы время написания, если уж в силу каких-то обстоятельств бабушка стала тем человеком, который переносил на бумагу все эти истории, каким-то образом собрав их. А что, если ей просто пришлось эти тетради переписать наново по каким-то причинам? Некоторые имена, упомянутые в текстах, сравнения и даже фразы позволяли предполагать древность историй, находящихся в тетрадях, гораздо более глубокую, нежели возраст бабушки! Вопросов становилось все больше, и я снова стал перечитывать тетради, надеясь найти хотя бы намек на причины, по которым бабушка отважилась все это переписывать. Искать причины и обстоятельства во времени? Внезапно я сам себя перебил, вспомнив строки Роберта Рождественского: «И к тому же тетрадные листики — слишком временный материал». В самом деле, как долог век бумаги, даже если на ней написано что-то очень важное? Возможно ведь, что она просто привела в какую-то единую форму разрозненные повествования, стекавшиеся к ней каким-то образом, например, от дальних родственников. А может быть, она занялась историей семьи, не подозревая, насколько далеко и глубоко распространятся ее поиски, и они вышли за пределы собственно нашей семьи? И понимаю, что больше ждать уже не могу, и еду по адресу, который в том листке. Приехал, дверь открывает женщина. Выслушав вопрос «дома ли Георгий», ответила печально, но уже без трагедии:

— Жору похоронили вчера.

Меня — будто обухом по голове.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Убили, — ровным голосом отвечает женщина. — Заявление мое не хотели принимать, мол, уже не жена… искали долго… Вам зачем это?

— Мы… у нас была договоренность…

— Ну, теперь этой вашей договоренности нет, — все так же бесстрастно перебила женщина. — Мне вам больше сказать нечего.

— Но я…

— А вы спросите у его первой жены, — все так же спокойно сказала женщина, закрывая дверь. Спокойно, без злости, бесповоротно.

— Где ее искать?

— В Питере!

Тут меня громом поразило: почему я решил, что телефон, который мне дал Георгий, московский? Едва вышел из подъезда, набираю все тот же злополучный номер, но с кодом Питера. Отвечает женщина. Спрашиваю Георгия, чтобы хоть как-то начать разговор, а она в ответ:

— Как ваше имя?

— Кирилл!

И она мне говорит:

— Меня зовут Евгения, но Жорж называл Джеки. Приезжайте. Он мне много говорил о вас.

Свешников снова занялся вытаскиванием сигареты из пачки, и видно было, что он просто тянет время, приходя в себя.

— Джеки сразу сказала, что они расстались давно и спокойно, и несколько лет она не слышала о Георгии, но года полтора назад он удивил ее своим появлением неожиданным, но недолгим. Он просто попросил подержать у себя небольшой портфель. Ничего не объяснил, да и Джеки не спрашивала. Так же неожиданно появился еще через полгода и портфель забрал. А еще через полгода — то есть осенью прошлого года — приехал снова и с тех пор стал у нее бывать каждую неделю, иногда задерживаясь на два-три дня…

— И в это время в нем стало проявляться что-то необычное? — насторожился Рябов.

— Я тоже об этом сразу подумал и спросил, но Джеки ответила, что все было как прежде, включая его обычные молчаливость и замкнутость, — ответил Свешников. — Неожиданным были его пояснения: он сказал Джеки, что занят поисками своего брата по имени Кирилл, часто рассказывал обо мне и нашей с ним общей бабушке…

Свешников недоуменно развел руками:

— Знаете… брат Кирилл… общая бабушка, это как-то уж слишком… слишком надуманно… не находите? Но не это главное, — потом, будто выходя из задумчивости, снова оживился. — Удивительно было то, что в последний раз Георгий позвонил ей примерно в то же время, как мы с ним должны были увидеться, и сказал, что я скоро приеду и заберу его портфель.

— И вы забрали портфель! — подсказал Рябов, уверенный в том, что рассказ наконец-то закончен.

— Да, но гораздо важнее, что он заранее знал, что за портфелем приеду я, стало быть, сам он уже приехать не сможет! — воскликнул Свешников. — Ну, и потом Джеки открыла портфель, чтобы показать мне его содержимое, и говорит, что там нет какого-то кожаного футляра, но, видимо, Жорж отнес его своему приятелю, знатоку древностей, для экспертизы, и мы сейчас сходим и футляр этот заберем. Вот тогда я и познакомился с этим приятелем Георгия, питерским знатоком-интеллектуалом, увидел у него этот футляр и его содержимое. А еще там лежал вот этот листок. — Он кивнул на листок, на котором был изображен треугольник, и замолчал.

— Это весь рассказ? — спросил Рябов.

— Нет! — возразил Свешников. — Пожалуй, это только начало основной его части. Дело в том, что я и раньше начал как-то сопоставлять роль бабушки как хранителя этих историй и обратил внимание на то, что большую-то часть жизни она прожила в Сибири. Вот и спросил этого господина из Питера, не подскажет ли он, кто из знатоков Сибири