В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари

И, повернувшись к Аврелию:

— Еще не хватало, чтобы за какую-то оплошность женщина расплачивалась девятью месяцами беременности! Это дела давно минувших дней. Сегодня существует бесконечное множество средств.

— Например?

— О, выбор есть! Кто-то обращается к знаменитым врачам, кто-то просит совета у знахарок, а кто-то и сам справляется, используя способы, что передаются от матери к дочери. Многое зависит от кошелька и уровня образования.

— А что, если девушка не может обратиться к врачу и у нее нет знакомых повитух?

— Рецептов множество, и у каждого народа — свой. Взгляни на моих puellae: Мелисса, она гречанка, использует пессарий, пропитанный кедровым маслом в смеси со свинцовыми белилами. Баста говорит, что в Египте всегда использовали смесь меда и соцветий акации. А малышка Джессика научилась у своей кормилицы средству на основе александрийской камеди, квасцов и садовых крокусов. Я лично…

— Погоди, что ты сказала? Твоя рабыня-еврейка тоже пользуется такими способами?

— Еще как! — подтвердила матрона. — Я знаю, их религия это запрещает, но не всегда получается следовать заповедям, особенно если живешь в Риме. Моя Джессика влюблена в нашего главного пекаря, кстати, отличного кондитера, я вот хочу дать тебе попробовать медовое печенье, которое…

— Помпония, ближе к делу! — призвал ее Сервилий, прекрасно зная, что если жена начнет рассуждать о кулинарных изысках, то быстро упустит главную тему.

— В общем, у этих двоих, он тоже израильтянин, роман, и я пообещала им свободу, если они будут и дальше усердно мне служить. Они, разумеется, хотят, чтобы их дети родились свободными, а потому не торопятся их заводить, пока не получат вольную и не смогут пожениться по своим обрядам. Я разрешаю им жить в одной спальне и…

— А если что-то пойдет не так?

— Вот будет морока: придется сразу дать им вольную, а где я найду другого такого кондитера?

— Ты исключаешь, что Джессика может прибегнуть к аборту, обратившись, скажем, к кому-то из своих?

— О, не думаю, что она найдет там помощь! Разве что пойдет к какой-нибудь римской знахарке. Но она на это точно не пойдет: ей не терпится произвести на свет целый выводок карапузов! Вы же знаете евреев: они детей хотят! — с легким изумлением произнесла Помпония.

Аврелий сделал вид, что не слышал. Единственный сын Сервилия и Помпонии погиб много лет назад в стычке с парфянами, и теперь любвеобильная матрона, в молодости не отличавшаяся материнским инстинктом, жалела, что ей некого нянчить.

Поэтому все свое внимание она обратила на обожаемых puellae, юных служанок, с которыми обращалась скорее как с дочерьми, чем как с прислугой, и неизбежно в конце концов даровала им свободу, получая взамен целую ораву маленьких Помпониев среди челяди.

Так что в ее доме был целый двор изнеженных молодых рабынь и вольноотпущенниц, чьим привилегиям могли бы позавидовать девушки из хороших семей.

Год назад и сам Аврелий пополнил их число, доверив подруге несчастную рабыню, чтобы та под крылом дородной матроны вновь обрела душевный покой, которого жизнь ее вечно лишала.

— А другая, не еврейка, к кому могла бы обратиться за абортом?

— К врачу, если деньги позволяют, или к повитухе. А если уж совсем ничего не может себе позволить, то к одной из многочисленных знахарок, которыми кишит столица.

— Имена?

— Все врачи, я же сказала, повитухи и знахарки. Потом гадалки или сводницы. Добавь сюда всех кормилиц, щедрых на добрые советы, и девиц легкого поведения.

— В общем, половина Города способна сделать аборт другой половине! — удрученно заключил Аврелий.

— Если ей хорошо заплатят, — уточнил Сервилий.

— Вмешательство дорого стоит?

— Смотря кто его проводит. Некоторые медицинские таберны гарантируют превосходную гигиену и, по желанию, даже обезболивание, но это дорого. Если же ты согласен на меньшее…

— Но разве закон Корнелия не запрещал подобные практики?

— Теперь это мертвая буква, — уточнил Сервилий, чьи познания в юриспруденции были обширнее гинекологических. — Римский закон позволяет оставить новорожденного на улице, что уж говорить о правах плода! Разве что речь идет о выгоде.

— Да, если рожденный или нерожденный ребенок меняет порядок наследования, тогда правосудие вмешивается, и весьма сурово, — задумчиво произнес Аврелий.

— Но только в этом случае. Уже лет сто как не слышно о судебных процессах по делу об аборте. Последний раз об этом упоминал Цицерон.

— Помню. И даже тогда в основе лежала борьба за наследство, и только поэтому женщину осудили, — подтвердил патриций, воскресив в памяти свои юношеские штудии.

— Вот именно. Никому и в голову не придет подавать жалобу по иному поводу, — заверил Сервилий.

— Но девушка, о которой ты говорил, умерла от кровопотери. Возможно, ей сделали хирургическую операцию. Обычно сначала пробуют какие-нибудь зелья; врачи неохотно берутся за ножи: вечно боятся, что их обвинят в убийстве, если женщина отдаст концы!

— И это сужает круг поисков? — с надеждой спросил Аврелий.

— Вовсе нет! В Риме не нужны никакие дипломы, чтобы заниматься медициной, и не требуется особого разрешения. Любой может назваться лекарем, если считает, что способен им быть.

— Непросто тебе будет на этот раз найти виновного, Аврелий! — улыбнулся Сервилий. — Разве что ты пошлешь Кастора, переодетого в беременную, допрашивать повитух.

И добряк-всадник расхохотался при мысли о разъяренном Касторе в очереди среди беременных женщин.

Молодой сенатор, однако, казалось, ничуть не пал духом.

— Что ж, пора начинать обход амбулаторий! — с энергией заявил он.

— И что ты скажешь? Что тебя обрюхатила рабыня? — ухмыльнулся Сервилий.

— Помпония, дорогая, — вкрадчиво начал Аврелий.

— А, нет! Не впутывай мою жену в эту историю!

— Аврелий, как ты прав! — тут же подхватила та. — У меня уже давно что-то побаливает здесь, внизу живота. Надо бы показаться специалисту.

— Ешь поменьше, и боль пройдет! — огрызнулся муж, раздосадованный донельзя. Он только что пережил нашествие портных и уже представлял себе дом, заваленный банками, зеркалами, зондами и прочими сомнительными инструментами.

— Аврелий, ты не можешь! — с жаром продолжал он. — Ты знаешь, что такое врач в доме? Первое, что они тебе говорят, даже если ты их не спрашивал, — что ты слишком толстый. Потом они изучают твои зрачки, словно это зловещее предзнаменование, и качают головой. И в итоге результат всегда один: