Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов

то и захоронись, будь добр, широко, а то простые люди тебя не поймут.

Ещё какое-то время Зрякин говорил о похоронах. Все его рассуждения сводились к тому, что у богатых похороны должны быть пышные с устремлением, а у бедных – как получится. Самое странное в этих рассуждениях было то, что лавочник все свои упрёки адресовал почему-то покойнику, что это, дескать, он, Пядников, должен был всё устроить, организовать, а понадобится, так и заставить.

И начальник сыскной, и Кочкин слушали Зрякина внимательно, не перебивали, ждали, когда красноречие само иссякнет. Как только лавочник замолчал, Фома Фомич тут же задал свой главный вопрос, ради которого всё и было затеяно.

– Люди говорят, будто ты, Тимофей, был ночью у пядниковского дома…

– Было дело, проходил! Да я там всё время хожу…

– Так вот, ты что-то видел в окнах его салона, это правда?

– Врать не буду, видел, – кивнул Зрякин.

– И по слухам вроде бы привидение?

– Я тоже так думал, а потом, когда разглядел, вижу – это сам Иван Христофорович Пядников, ныне покойный…

– Точно Пядников, а то, может быть, ты спьяну и не разобрал?

– Да я и не пьяный был!

– А люди говорят – пьяный!

– Нет, нет! Пьяный, это во второй раз!

– Так ты там не один раз ошивался? – обрадовался полковник такому везению. Даже хмурый Кочкин улыбнулся.

– Здрасьте, я же вам говорю, что каждый вечер домой хожу мимо этого салона, мне так ближе, через проулок. А бывает, когда задерживаюсь, то и ночью…

– Ну и что ты видел во второй раз – привидение?

– Да не, спьяну, вы правы, чего только не покажется. Одно могу сказать точно, Пядников там был не один…

– А с кем?

– Лишку в тот вечер хватил, плохо помню, вроде как женщина это была, в темноте-то не разглядеть!

– Пядников по салону без света, что ли, ходил?

– Нет, почему? Он со свечой был, стеариновая, в подсвечнике медном. Он, подсвечник этот, сразу в глаза бросился, с завитушкой такой… Но от свечи какой свет, это же не керосиновая лампа с отражателем, только и видно, что возле Пядникова, а чуть дальше – всё, хоть глаз выколи.

– А как же ты смог эту женщину разглядеть, если темнота? – спросил фон Шпинне.

– Промелькнула она, вот и увидал.

– Кто она, ты можешь сказать?

– Нет! Я даже не знаю, женщина это или нет… Похожа, конечно, на женщину, только рослая, вровень с купцом. Я её почему рассмотреть не смог, потому что она за фигурой стояла, вот и не видно. А рука женская была…

– Какая рука?

– Саму женщину мне было не видно, фигура закрывала, а руку Пядников держал, вот так… – Зрякин ухватил воображаемую руку и, приоткрыв рот, чуть наклонился, точно рассматривал.

– А зачем он её держал, она что, вырывалась?

– Нет, он её просто так держал, вроде как опиралась она на него…

– Чем это всё закончилось? Женщина ушла, Пядников ушёл, или они ушли вместе? – спросил начальник сыскной.

– А вот этого я не знаю, – тяжело и как-то разочарованно вздохнул Зрякин, – до конца не досмотрел…

– Неинтересно стало?

– Да какой неинтересно – интересно! Городовой меня спугнул, вот я и дал стрекача.

– Понятно, – кивнул фон Шпинне и после короткого молчания спросил: – Ты ведь после этого ещё приходил к окнам салона ночью?

– Таиться не стану – приходил! Но женщины там больше не было!

– А кто был?

– Иван Христофорович.

– Что он там делал?

– Ходил по салону из одного конца в другой, в руке свеча и с кем-то разговаривал…

– Ты слышал, о чём?

– Нет, через стекло рази услышишь. У Пядникова губы двигались, вот я и понял, что он разговаривает. Но скорее всего, сам с собой, потому что один был.

– Может быть, купец разговаривал с кем-то, кого ты не видел?

Зрякин задумался. Думал долго, то собирал кожу бледного лба гармошкой, то распрямлял. Наконец глянул на Фому Фомича и отрицательно мотнул головой.

– Нет! Он, когда говорил, смотрел на одну из фигур, Пядников перед ней часто останавливался…

– А что за фигура? – поинтересовался фон Шпинне.

– Да не знаю я их, как они там называются, с ягнёнком которая…

– Он часто стоял перед этой женщиной и разговаривал с ней?

– Ну, с ней, не с ней – не знаю; когда возле фигуры стоял, то разговаривал – губы двигались.

Начальник сыскной взял карандаш и сделал быструю запись в лежавшей на столе тетради. Поднял взгляд на лавочника.

– Значит, любишь, Тимофей, подглядывать?

– А какие у нас в жизни радости? Только вот в окна поглазеть, где люди по-человечески живут…

– Ты считаешь, Пядников Иван Христофорович жил по-человечески?

– Да! – кивнул мелкий торговец.

– Я что-то путаюсь, растолкуй мне, как это – жить по-человечески?

Зрякин сощурился, растянул до того плотно сжатые губы и, мечтательно глядя поверх головы начальника сыскной, с причмокиванием проговорил:

– Есть, пить и спать вволю, сколько душа требует, а не так, как мы…

– Да разве душа такого требует?

– А чего же ещё? – Зрякин удивлённо глянул на фон Шпинне, потом на Кочкина. Лавочник не совсем понимал, что тут делает этот человек, сидит молча и только глазами зыркает. Вот те служба! И за это ему, наверное, жалованье какое-то положено.

– Это тело просит! – подсказал Фома Фомич. – А вернее будет сказать – плоть, и всё, что ты мне здесь перечислил, это суть – телесные услады, а стало быть – грех!

– Ну, вы совсем как батюшка Аким говорите, у того тоже – куда ни кинь, везде грех.

– Что поделаешь, если оно так и есть!

– Стало быть, Иван Христофорович в грехе жил? – спросил, глядя то на Кочкина, то на Фому Фомича, лавочник.

– А вот это уже не наше дело, это дело Бога. Ты ведь в него веришь?

– Верить верю, однако мне от того никакого добра нету. Если бы я верил и мне богатство от этого пришло, как Пядникову, тогда и верить можно, а так… – Тимофей разочарованно махнул рукой. – Ходишь в церковь, отбиваешь там поклоны…

Начальник сыскной какое-то время сидел молча и, поворачивая голову, рассматривал Зрякина то с одной стороны, то с другой, а потом сказал:

– Знаешь, Тимофей, перед тем как прийти к тебе, я отправил вот его, – он указал на Кочкина, тот подобрался и точно кошка насторожился, – к батюшке Акиму, расспросить, какой ты прихожанин…

– А зачем? – удивлённо воскликнул лавочник.

– А чтобы знать, как ты в церковь ходишь, как поклоны там отбиваешь – лоб в кровь…

– Ну, это я так сказал, для красного словца, я…

– Да знаем мы