Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов

дверь, закрыть… Окна там, я проверял, не открываются. И получается, что, когда Пядников умирал, в салоне был ещё кто-то. Вот этот кто-то и погасил свечу.

– Вы думаете, Пядникова убили? – спросил Кочкин, широко открывая глаза и чуть приоткрыв рот.

– Нет, я пока так не думаю, да и слова доктора, которому я верю, останавливают меня так думать, но возникает несколько вопросов, на которые нет у меня ответов. Откуда в руке Пядникова воск? Кому принадлежат вырванные брови? Где умер купец? Я, конечно, склоняюсь к тому, что удар его хватил в салоне, но, может быть, умер он в другом месте, этого исключать нельзя. Тогда кто перенёс тело в салон? И, что очень важно, зачем? И, пожалуй, главный вопрос: почему тот, кто, возможно, находился в салоне и видел, что там произошло, не поднял шум, не послал за доктором?

– Много вопросов! – заметил Кочкин.

– И думаю, что это ещё даже не все вопросы, – сказал фон Шпинне. – Но вот на последний у меня, пожалуй, есть ответ…

– Какой?

– Да здесь нет никакой загадки, ты тоже можешь на него ответить. Скорее всего, свидетель, если таковой был, как-то заинтересован в смерти купца.

– Может, это та женщина, которую видел Зрякин? – предположил Меркурий.

– Это нельзя исключать.

– И что вы намерены делать?

– Поступлю, как всякий подчинённый человек: доложу об этом губернатору, пусть он решает. Если скажет, что в этом деле нужно разобраться, – разберёмся, а если нет – то на нет и суда нет! Но перед визитом к губернатору мне хотелось бы поговорить ещё с одним человеком…

– С кем-то из родственников Пядникова?

– Нет, с этими встречаться рано, пусть пока приходят в себя. Меня интересует городовой. Тот, кто спугнул нашего нового знакомца Зрякина. Если лавочник рассказал нам правду, то городовой может оказаться очень важным свидетелем. Он, я надеюсь, в отличие от Зрякина был трезв и, возможно, хорошо рассмотрел женщину в салоне. Более того, может быть, он не просто её рассмотрел, а смог узнать. Да, это была бы большая удача… – в задумчивости проговорил фон Шпинне и через мгновение продолжил: – В общем, у меня к тебе будет просьба – отыскать этого стража порядка и пригласить ко мне на беседу. Не откажешь? – Фома Фомич широко улыбнулся, он наперёд знал – ему не откажут.

– Нет, конечно. Как я могу отказать хорошему человеку, – проговорил Кочкин.

– Да, да, – закивал фон Шпинне, – в особенности, если этот хороший человек – твой начальник. Тогда завтра утром городовой должен быть у меня в кабинете. Не исключено, что хожалый мог видеть не только женщину, но и того, кто погасил свечу, и сам момент смерти…

– Но ведь Пядников умер не той ночью, о которой рассказывает Зрякин, – возразил Меркурий.

– А что мешало городовому быть возле окон салона и в ту ночь, когда умер купец?

– Почему же он в таком случае не доложил об этом куда следует?

– Хороший вопрос, я бы даже сказал – очень хороший, – кивнул фон Шпинне. – Вот завтра мы у него и спросим, если ты постараешься.

– Постараюсь. Иголку в сене – это трудно, а городового с улицы Красной – это раз плюнуть.

– Не хвались раньше срока, сначала найди, а потом хвост распушай! – приструнил его Фома Фомич.

За окнами кабинета продолжалось весёлое переругивание уличных озорников с приказчиком. Начальник сыскной ткнул пальцем себе за спину и сказал:

– Пошли кого-нибудь, пусть разгонят эту шайку, – не ровён час, стёкла в зелёной лавке побьют. Это же надо, ничего не боятся.

Глава 7

Городовой Сиволапов

Как и предполагал Кочкин, городового долго искать не пришлось. Он служил в Сущинской полицейской части, в которую входила улица Красная.

Меркурий смотрел на Сиволапова и удивлялся, как человек может так соответствовать своей фамилии: если бы чиновнику особых поручений показали городового и велели придумать ему фамилию, то Кочкин, не раздумывая ни секунды, сказал бы – Сиволапов. И, главное, совсем было не понять, почему Сиволапов, в чём заключается эта самая сиволапость? Лицо какое-то неумытое, серое и даже землистое, глазки маленькие, с синими прожилками на белках, брови редкие, рыжие, как беличий хвост, нос такой маленький, точно и не было его вовсе.

Городовой удивился и поначалу даже не поверил, что с ним лично желает побеседовать начальник сыскной полиции.

– Это ещё зачем? – поинтересовался он у Кочкина, который собственной персоной приехал в часть.

– Что значит – зачем? – в свою очередь удивился Меркурий. Вопрос Сиволапова указывал на то, что в Сущинской полицейской части недостаточно внимания уделяли привитию нижним чинам основ дисциплины. – Ты разве спрашиваешь – зачем, когда пристав тебя к себе вызывает? Крутишь при этом носом?

– Нет! – односложно ответил Сиволапов.

– Так собирайся, со мной поедешь, и никаких возражений! Понял? – прикрикнул на городового Меркурий.

– Так точно! – отрапортовал Сиволапов, сообразив, что действительно пыл лучше поумерить.

Через полчаса Сиволапов уже сидел в кабинете начальника сыскной и, приоткрыв рот, оглядывался по сторонам. Он много слышал и про сыскную полицию, и про её начальника, барона фон Шпинне, а вот бывать здесь никогда не приходилось. Да и самого барона он видел впервые. Две вещи в сыскной поразили Сиволапова: первая – здесь не было ни одного человека в форменном мундире, все были одеты в гражданские платья; вторая – это сам начальник сыскной: вид у него был барский, бороды и усов не носил, постоянно улыбался и говорил голосом тихим, проникновенным. «Вот бы нам такого начальника…» – завистливо подумал городовой.

– Ну, здравствуй, братец, как тебя…

– Сиволапов! – вскочил полицейский после того, как начальник сыскной к нему обратился.

– Да ты сиди, сиди, не вскакивай, не пугай меня… – остановил служебное рвение городового Фома Фомич. – Фамилия мне твоя известна, зовут тебя как?

– Зовут… имя, значит, вам моё нужно?

– Да; а что, его у тебя нет? – Лицо начальника сыскной стало серьёзным.

– Есть! – с заминкой ответил городовой. – Сиволапов Никодим Прохорович! – И снова вскочил со стула.

– Когда отвечаешь, вставать не нужно, – покровительственно заявил фон Шпинне. – Значит, Никодим Прохорович? – в задумчивости проговорил полковник и грустно, даже как-то сочувственно глядя на городового, замолчал. Так обычно делают доктора, перед тем как сообщить смертельный диагноз. И ничего вроде бы не произошло, но Сиволапов вдруг почувствовал какую-то щемящую необъяснимую тоску, в груди заныло, запекло как при изжоге. – А меня зовут Фома Фомич. Вот и познакомились. Ты уж извини, что пришлось тебя побеспокоить, от дел оторвать… ты же человек занятой!

– Да ничего, я не на службе, у меня законный выходной, это я