Сосуд порока. Гиляровский и Станиславский - Андрей Станиславович Добров

— «Мультиграф»?

— Он самый.

— И как же вы на нем издали книгу?

— Никак. Иван Иванович печатал бланки для фабрик. Так, не особо много, когда надо было срочно что-то сделать. Все очень дешево. Какие там литографии? А? Не было никаких литографий! И вот приезжает Гиляровский и говорит: «Хочу отпечатать у вас свою книгу». «Где?» — спрашивает Иван Иванович. «Привезем вам станки, бумагу, краски, наймете людей, сделаем из вашего издательства настоящий адский конвейер новой литературы!» И сует бумагу. Иван Иванович струханул, а Курочкин аж взъелся, — «Подписывай», — говорит! И подписали. А потом… потом ничего. Ни станков, ни бумаги, ни денег, кроме аванса. Да и тот быстро кончился. И вдруг приезжает полиция и говорит: «А с чего это вы книжку без разрешения цензуры печатаете?» «Как, — спрашивает Иван Иванович, — мы ничего такого». А они ему в нос книгу эту суют. А там — наше издательство. Книжка хорошая, да вот не наша. Обыск сделали и бумаги подписанные нашли. Тут с мужем моим удар приключился. Он и помер. Хорошо, что помер быстро. Вот на этом самом стуле сидел… это там, где вы сидите, потом упал и все… нет его.

Я поерзал на стуле.

— То есть вы книгу не печатали?

— Нет! — ответил от дверей Курочкин, — Вот только Евсюков…

— Какой Евсюков? — обернулся Станиславский.

— Ну… Евсюков…

— Пустое это, — Петухова погасила сигарету о пепельницу, — Есть тут такой Евсюков. Нищеброд с Морозовского городка. Пришел однажды… это уже сразу после похорон было. И сказал, мол, муж мой спутался со странным человеком, и очистить его память ничего не стоит, главное, дать ему сто рублей, а он тогда в полиции все и расскажет.

— Так и дали бы, — подался вперед Станиславский.

У Петуховой аж глаза на лоб полезли.

— А где же я сотню найду? Все потратила на похороны.

Курочкин мялся у двери, а потом заявил:

— Вы на меня не серчайте. Тут загадка на загадке…

— А Евсюкова как найти? — спросил я.

— Мирона? В казармах морозовских. Он там у них фельдшером вроде.

Станиславский обернулся ко мне.

— Точно нам мимо Морозовский фабрики не пройти.

— Все это очень странно, — сказал я, поднимаясь. — По книге ее печатали в этом издательстве. И человек-то очень похож на нашего ботаника с поезда. Нет? А на самом деле — нет. Евсюков этот… непонятный тип. Откуда он знает того старикашку, который представлялся мной? Странно.

Петухова вышла нас провожать на крыльцо. Кучер тихонько похрапывал на своем месте. И тут Станиславский тихо спросил Петухову:

— А почему вы Курочкина наказали?

Она вздохнула.

— Жениться на мне вздумал теперь. Всю жизнь, говорит, любил. А вчера выпил и полез обниматься. Вот и наказала. До свадьбы — ни-ни.

— Но вы же уже были замужем. Только что.

Она строго посмотрела на Константина Сергеевича.

— Это у вас в Москве все такие вольные. А у нас тут порядок.

К морозовской фабрике мы ехали молча. Состарюсь, обязательно приеду жить в Тверь. Тут все какое-то домашнее. Кучер указал вперед, на кирпичные ворота.

— Вон она.

— А внутрь провезешь? — спросил Станиславский.

— Не. Это надо пропуск. Жетон такой. Там охрана, не пустят, если ты в пролетке. Пешком можно, а так…

У ворот он остановил лошадь, мы расплатились и вышли.

— До вокзала тут, наверное, не далеко? — поинтересовался Константин Сергеевич.

— Да вон, вдоль железки по дороге идите и минут через десять выйдете, — ответил извозчик и уехал.

Мы прошли через ворота и оказались на самой Морозовской фабрике. Я подошел к здоровому бородатому охраннику в длинном овчинном тулупе и спросил:

— А фельдшера Евсюкова где можно найти?

— Вам зачем?

Я пожал плечами.

— Ну… лекарства ему привезли.

Охранник смерил меня подозрительным взглядом.

— Водку, что ли?

— Нет, порошки разные. В гостинице оставили.

— Ну… если лекарства. Впрочем, он же и порошков может нанюхаться, это да. Вечно пьяным ходит. Справа цех обойдите, потом мимо складов. И вторая казарма слева. Там у нас врачи.

— Понятно.

Хуже всего, когда тебя посылают именно таким образом — мимо цеха, по складам и вторая казарма слева, это точно значит, что своего адреса ты не найдешь. Но ничего, спросим еще разок у кого-то другого.

— Ну пойдемте, — сказал я Станиславскому. — Или вы сразу в театр?

— Нет, я с вами.

Уж и не знаю, как так получилось, но мы двигались строго по указанному маршруту и точно попали к искомой казарме. Хотя она и не отличалась от остальных кирпичных зданий вокруг.

— Что же, — сказал я, — архитектура тут сильно отличается. Все громадное, в пять этажей. Нет, казармы-то двухэтажные, а вот цех.

— А вот там здание театра, кажется, — указал вперед Станиславский.

Точно, впереди виднелся вход с колоннами.

— Значит потом туда.

Я толкнул дверь под вывеской «Врачебный пункт» и вошел в ярко освещенный лампами коридор. И сразу уткнулся в жилистого мужика.

— Здрасти, — сказал я, — нам бы фельдшера Евсюкова. Где он?

— Евсюкова? — мужик прищурился. — Фельдшера?

— Его.

— Ага. Евсюкова. Понятно. Пойдём.

Мы пошли за человеком. Он привел нас к дощатой двери, открыл ее и пригласил:

— Заходите. Сейчас позову.

Мы вошли в небольшую комнату с лавкой и кучей мешков у стены. И тут же дверь захлопнулась и послышался скрежет замка.

— Эй! — крикнул я, бросаясь к двери. — Ты что?

Но сколько бы я ни стучал, сколько бы не кричал мужику, никакого ответа с той стороны больше не услышал.

— Запер нас, — сказал Станиславский, садясь на лавку. — Что-то странное в этом, нет?

— Вы просто очень догадливый, Константин Сергеевич!

Я сел рядом и стукнул кулаками по коленям.

— Что же такое! Что за город! Куда ни придешь, всюду случается гадость! То ругают, то запирают! Да что происходит!

— А что в тех мешках? — спросил Станиславский.

Я встал, подошел и проверил мешки.

— Грязное постельное белье.

— А. То есть склад. Наверное, при местной прачечной. Ну, наверное, придется подождать. Непросто же он так запер нас при упоминании Евсюкова. Как думаете, почему?

Я пожал плечами.

— Странно. Очень странно. Может, что-то случилось?

Что-то действительно случилось, я понял это, когда через пятнадцать минут замок снова щелкнул и в дверях появился полицейский офицер. За его спиной был кряжистый мужик.

— Вот эти вот. Пришли к Евсюкову.

Станиславский встал.

— По какому праву этот человек запер нас здесь? — он указал на мужчину. — Даже не спросив, кто мы такие и что нам нужно?

Офицер молча осмотрел режиссера, потом перевел взгляд на меня. Он был небольшого роста, плотный и, казалось, только что с обеда. На усах оставались крошки, которые он не успел еще