Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов

пришёл? – уже не закричал, а заорал на него Кочкин. – Иди к себе и жди нас там, мы ещё поговорим, есть к тебе вопросы.

Колбасов, пятясь, ушёл, а начальник сыскной отметил его поведение как похвальное.

– И что же в этом похвального? – спросил удивлённый Кочкин.

– Он стоит за своих жильцов, за их имущество, это – его первейшая задача, и он ею не пренебрегает, потому что неравнодушный. Нам таких людей в стране побольше надо.

Кочкин, слушая Фому Фомича, только хмыкнул, думая при этом – как усложнится работа полиции, если таких людей, как Колбасов, будет больше. Однако спорить с начальником не стал, только проговорил:

– Наверное, вы правы…

– Что значит – наверное? Я прав! Потому как неравнодушие есть основа любой положительной деятельности, будь то сыск, или сдача комнат внаём, или выпечка хлеба… – Начальник сыскной замолчал, потому что время для рассуждений и философствований было неподходящим. Нужно приниматься за работу.

Комната, в которой оказались сыщики, была типичным жилищем холостого мужчины. Везде пыль, пол неизвестно когда последний раз мели, окно закрывала давно не стиранная, заскорузлая занавеска, цвет её можно было определить как «разнообразный». И которой, по всей видимости, пользовались в качестве утиральника. Похоже, женщина никогда не переступала порог этой комнаты. А если даже и переступала, то тут же в ужасе убегала.

– Да! Плохонько живут наши с тобой агенты! – сказал, оглядываясь, начальник сыскной.

– Так ведь на их жалованье разве будешь жить в каменных палатах? – заметил Кочкин.

– А разве всё на свете зависит от жалованья? Дело в другом – всё запущено, не убрано, не прибрано! Пыль, Меркуша, в любом случае нужно вытирать, сколько бы ты ни получал жалованья, потому что человек должен жить в относительной чистоте, а чистоту он создаёт себе сам. Я знавал богатых людей, которые жили, как ты говоришь, в палатах каменных, но были такими ужасными грязнулями, что подобного даже в ночлежках не встретишь.

– Но Головня на службе аккуратный, – проговорил Кочкин.

– Вот это и настораживает…

– Что, приступим к обыску?

– Погоди! – остановил чиновника особых поручений фон Шпинне.

– Что?

– А ну, давай сюда Колбасова, мы кое-что упустили…

– Прямо сейчас привести?

– Прямо сейчас!

Когда Колбасов, подталкиваемый чиновником особых поручений, вошёл в жилище Головни, начальник сыскной тут же задал вопрос:

– Послушайте, уважаемый, мы в спешке забыли у вас спросить…

– Да! – с готовностью подался вперёд хозяин.

– А что, ваш квартирант – Головня, – он в этой комнате часто бывает?

– Ну, один раз в месяц бывает, когда за комнату вносит…

– А где он в таком случае живёт?

– Этого я не знаю! Слыхал, правда, есть у него зазноба какая-то, вот вроде у неё и живёт…

– А как нам её найти?

– Не знаю! Это уж вы… – Колбасов запнулся, потому что понял, советовать господам из полиции не стоит, правильным будет промолчать. – Не знаю!

– А может быть, вы знаете того, кто это знает?

– Нет!

– Хорошо! – кивнул фон Шпинне. – Можете идти.

Это, конечно, было нарушением паспортного режима, но не об этом сейчас думал начальник сыскной. Он думал, где искать настоящее жилище Головни. А ведь хитрюга оказался!

– Так мы будем здесь делать обыск или нет? – спросил у задумавшегося начальника Кочкин.

– Нет! – ответил тот.

– Почему?

– В этом нет смысла. Головня знал, что рано или поздно мы сюда наведаемся, он и держал для таких случаев эту квартиру. Поэтому вряд ли что-то здесь хранил. Всё, что нам нужно, находится в другом месте – у зазнобы. Но что это за женщина и как нам её отыскать? А может быть, у Головни есть ещё одна квартира.

– А если спросить у других агентов?

– Не думаю, что он кому-то рассказывал. Головня очень осторожный, и если приводил товарищей, то наверняка сюда. Единственный человек, который может знать, где настоящее жилище Головни, это Бобриков. Нужно его навестить…

Глава 47

Слежказа Головнёй

После визита на Дегтярную сыщики отправились в земскую больницу навестить Бобрикова. Однако тамошний доктор запретил.

– Да вы что, господа, да вы что, он сейчас находится в полуобморочном состоянии! Какие могут быть разговоры? Может быть, через несколько дней, не раньше! – Доктор говорил торопливо, сбивчиво, может быть, от волнения – нечасто к нему приходили из полиции, – а может быть, он так разговаривал по жизни. На докторе был белоснежный, иначе и не скажешь, халат. В то время это было необязательным в пределах империи, но он только что вернулся из-за границы, и там это начинало входить в моду. А поскольку доктор был человеком передовых – как тогда говаривали, прогрессивных – взглядов, то с удовольствием перенял это нововведение. А другие доктора, глядя не него, тоже принялись шить себе белые халаты.

– И что, он не сможет ответить всего лишь на один, совсем маленький вопрос? – Начальник сыскной сдвинул большой и указательный палец, оставив между ними крошечный промежуток.

Доктор помотал головой. Это должно было означать сожаление и досаду, которые посещали его всякий раз, когда ему приходилось что-то объяснять людям, далёким от медицины.

– Да вы сами взгляните на него, и всё поймёте! Он имени своего не помнит, а вы хотите, чтобы он ответил на какой-то там вопрос! Нет, нет! Исключено! Сами посмотрите…

– Нет, мы вам верим, потому настаивать не будем, – закивал начальник сыскной. – Нельзя, значит, нельзя! А когда с ним можно будет поговорить?

– Когда? – Доктор задумался. – Как я уже сказал, через несколько дней. У него сильно повреждено лицо… Да и психическое состояние тоже, я бы сказал, шаткое.

– Хорошо, не будем отрывать вас от дел, придём через три дня. Ещё раз извините, до свидания! – проговорил фон Шпинне и, увлекая за собой Кочкина, вышел из земской больницы.

– Да… – оказавшись на избитом пороге, выдохнул Меркурий.

– Что «да»? – посмотрел на него Фома Фомич.

– Не получается у нас что-то…

– Получится, – энергично кивнул фон Шпинне. – Мы сейчас вот что сделаем: приедем в сыскную и отпустим Головню…

– Как? Но ведь вы говорили, что он и есть самый главный. Вы что же, больше так не думаете?

– Напротив, Меркуша. – Начальник сыскной замолчал. Мимо них, держась одной рукой за криво прибитый поручень, а другой за бок, по ступени поднялась какая-то баба, и когда за ней закрылась дверь, продолжил: – Напротив, я сейчас как никогда уверен в этом!

– Но почему тогда вы решили его отпустить, ведь он может сбежать – и где нам его потом искать?

– Потому что это единственный способ выяснить, где он живёт. Выйдя из подвала, Головня пойдёт именно туда, где у