Отстойник душ - Денис Нижегородцев

— Между нами, Игорь Иванович, есть три существенных отличия.

— Правда? Сразу три? Это какие же?

— Все то, о чем вы говорите, вы делаете в угоду только самому себе, тогда как я — на благо службы…

— Это которой же? — вновь не смог отказать себе в удовольствии и вставил Бурлак.

— Основной… — осек его Монахов и добавил: — Я делаю это на благо нашей службы здесь, «центра» и Родины. Это первое. Второе — я не дезертир!

— Пока.

— И третье — в отличие от вас, Игорь Иванович, я всегда действую по протоколу.

— Вот с этим не поспорю. Что есть, то есть! — признал Юра.

— Кстати, я не давал вам слова, — заметил Монахов.

— Тогда что бы я здесь ни сказал, будет не под протокол! — фыркнул Бурлак, которому происходящее по-прежнему казалось каким-то цирком.

Коллеги тоже загудели, обсуждая слова дезертира. После чего Монахов громко постучал кулаком по столу:

— К порядку, господа, к порядку! А вам последний вопрос, — он снова развернулся к Юре. — Вы продолжаете утверждать, что вы не Двуреченский, аргументируя это тем.

Но Бурлак, даже не дожидаясь продолжения, прервал его:

— Да, Монахов, да! Меньше слов! Отправляй меня уже в будущее, в «центр», на Лубянку! Надоело слушать про Казаков, Вырубовых и Брусиловых. Все равно здесь никому ничего не докажешь, что я не Двуреченский и уж точно не Корнилов!

В момент произнесения речи Юре в самом деле казалось, что таким образом он прекратит весь этот цирк. Геращенков был ненамного приятнее Монахова, и даже наоборот. Но, по крайней мере, Дмитрий Никитич представлялся человеком, принимающим реальные решения, а не просто блюдущим установленный кем-то порядок.

Однако ожидания попаданца оказались обмануты. Монахов наклонился вплотную к его уху и даже с некоторой грустью предупредил:

— Зря ты так, Игорь Иваныч… Я же много раз говорил и про протокол, и про субординацию. Теперь твою судьбу будут решать совсем другие люди.

В этот момент по темной комнате заметались чьи-то тени. Агенты СЭПвВ за столом зашушукались. А Монахов неожиданно подвинулся. Чтобы в следующий момент, словно из ниоткуда, явился и сел между ним и Бурлаком сам. Александр Федорович Керенский!

Лицо, известное всем, кто хоть раз открывал учебники истории на главе про 1917 год, казалось одновременно знакомым и чужим. Потому что здесь, в этом подвале, среди ландаунутых, Юра уж точно не ожидал увидеть будущего главу Временного правительства России. Более того, попаданец испытал настоящий шок: «Это что же получается?.. Если действиями Керенского руководили из будущего, в том числе из российских и советских спецслужб?.. Тогда понятно, почему осенью семнадцатого года он так просто передал власть коммунистам во главе со своим земляком-симбирцем Ульяновым-Лениным.»

Бурлак слушал остальных, но уже не понимал, что происходит. Его словно ударили обухом по голове, а собственная судьба отходила на второй план по сравнению с какими-то совершенно безумными конспирологическими теориями, в которые даже он сам никогда бы не поверил раньше! Он понимал, что является частью некоей большой игры, выйти из которой живым и здоровым шансов становилось все меньше.

— …Корнилова все мы хорошо знаем… — тем временем признался Керенский.

«Еще бы!» — правда, Бурлак подумал про совсем другого Корнилова[83].

— …Все с ним понятно. Да, наше решение пока не завизировано «центром», — он посмотрел на «формалиста» Монахова. — Но там тоже работают неглупые люди. Потому никаких препятствий для его осуществления не вижу!

Бурлак напряг весь свой ум, пытаясь восполнить информацию, которую пропустил: «Что со мной понятно? И препятствий для чего он не видит? Они не собираются посылать меня на ковер к Геращенкову? Тогда куда?!»

— Ну что же, осталось провести церемонию… по форме вольных каменщиков![84] — резюмировал Керенский.

«Что? Масонский обряд? Почему?!» — мелькнула мысль в голове попаданца, чувствующего, что сходит с ума. Разумеется, он был в курсе многочисленных слухов об этой таинственной организации. Знал даже о том, что Керенский через некоторое время возглавит верховный совет масонской ложи «Великий восток народов России». Но все же: «Неужели масоны и с ландаустистами заодно?!»

— Масоны — предтеча СЭПвВ, — пояснил Александр Федорович, словно читая его мысли. — Если бы не вольные каменщики, мы бы никогда не построили ту сеть, какую имеем сейчас. Масоны — тоже наши братья. А прощаясь с таким важным братом, — он посмотрел на Бурлака-Двуреченского, — мы должны провести красивый обряд, отдающий дань уважения и памяти…

«Дань памяти» звучало уже не просто как угроза, но как смертный приговор! Юра в теле Двуреченского ожидаемо стал сопротивляться, требовать немедленной отправки к Геращенкову, который был не столь пафосен и казался теперь намного более адекватным, чем здесь присутствующие. Но «подсудимого» не слушали. Керенский лишь кивнул Монахову:

— Александр Александрович.

— Вы правы, Александр Федорович, — отвечал тот. — Однако, чтобы соблюсти все необходимые формальности и на правах исполняющего обязанности руководителя ячейки, я предлагаю сперва успокоить дезертира. Тем более что проведению вашего обряда это не помешает, — добавил он.

После чего несколько человек заломили буйному ландаутисту руки и сделали укол в шею. Потому за масонским обрядом, анонсированным Александром Федоровичем, он следил уже с полузакрытыми глазами. Успел заметить лишь фигуру в черном балахоне, которая перемещалась по полутемной комнате от одного участника встречи к другому и, сделав каждому надрез острым клинком посреди ладони, сливала общую кровь на лист бумаги с неким общим решением перед Монаховым и Керенским.

6

Проснулся, как обычно… Не в 2023-м. И не на Лубянке. А в том же 1913-м. Да еще и в камере «Бутырки»! Боль в висках соперничала с болезненными последствиями от укола в шею. Но психологический дискомфорт был еще неприятнее. Хотя, слава тебе господи, он все еще был жив!

Правда, протерев глаза, захотелось закрыть их снова. Сверху — холодный серый потолок, вокруг — вызывающие даже не страх, а брезгливость вонючие сокамерники. На него одновременно вылупились сразу несколько пар глаз, полных грубого любопытства. Это были урки, которых он достаточно переловил, что в XXI веке, что в начале предыдущего.

А может, даже и среди этих есть его «клиенты»? Он напряг все свое неважнецкое зрение, доставшееся от Двуреченского, однако не обнаружил в обступившей его толпе ни Лодыги, ни Копра, ни еще кого-то из прежних знакомцев. «Даже не знаю, радоваться этому факту или наоборот», — успел подумать Юра, прежде чем услышал:

— Эй, желторотый! — раздался хриплый голос, и сокамерники расступились перед его обладателем — коренастым мужичком в тельняшке.

Но Бурлак не отреагировал на неподобающее приветствие, продолжая при этом смотреть на «моряка».

— Ты меня не услышал? — мужичок обернулся к