Фатальное прикосновение - Виктория Викторовна Балашова

представляю в роли жестокого кредитора. Но попробую все же выяснить, кто еще, кроме Бобрыкина давал князю в долг. Последний вопрос, ваша светлость. По Москве прокатилась волна убийств. Все пятеро убитых являются членами общества «Хранители истины». Вы ведь тоже в нем состоите?

— Да. Герцогу дали письма для графа Сиверса и просили содействовать как раз члены французской ложи. В Монако своей нет. Монегаски принадлежат французской. Про убийства слышал. Говорит, врагов у общества много, поэтому не удивлен. Отравление княгини не считает связанным с «Хранителями». Во-первых, они с князем не были членами общества, во-вторых, все остальные гости, напротив, состоят в нем. Значит, если связь у предыдущих преступлений между собой и существует, то с этим они не имеют ничего общего.

Курекин поблагодарил де Шоссюра и Ольгу Михайловну. Информации прибавилось, но она пока не помогала в поиске убийцы.

— Что думаете, Пётр Васильевич? — спросила Радецкая, задержавшись в гостиной. — Я шокирована, если честно. Нет, я знаю, что всякое бывает в жизни. Но всегда кажется, что такое случается где-то далеко, не у твоих знакомых.

— Давайте выпьем шампанского. Оно и вправду отличное. — Курекин разлил напиток по бокалам и предложил Ольге Михайловне сесть. — Отчасти вы правы. Мы часто считаем, что всяческие напасти происходят где угодно, только не у нас самих и не в нашем окружении. Происходящее в чужих семьях остается за семью печатями. Вина, приемы, суаре и концерты… Красиво живут, думаем мы. А вот у людей нет ни гроша. Князь в долгах. Заметив интерес к жене, он готов за ссуду подарить её другому мужчине. Даже расстаться с ней навсегда.

— И кто же отравил Веру? Вот вопрос.

— Да уж. Мотивы множатся. И я не исключаю де Шоссюра. Однако мотивы нас не приводят к конкретному человеку. Итак, — сделав глоток шампанского, Курекин посмотрел на свои бумаги, — князю одалживал Бобрыкин. Огромный долг банку. Будет ли действовать банкир методами устрашения? Методами горцев? Сомневаюсь. Каперс-Чуховской в выдаче денег князю отказал. От него у нас только пуговица в библиотеке, которая оторвалась, когда там была княгиня Килиани. По словам Афанасия Никифоровича еще живая. Да, у него была возможность её отравить, но мотива ноль. У вас с Германом Игнатьевичем князь пытался просить денег?

— Насколько я знаю, нет. Обычно мне муж всё рассказывает. Да и с князем они практически не встречались. Впрочем, лучше спросить у него самого. Вдруг князь приходил, а я не в курсе.

— Спрошу в самом деле. Так, еще надо спросить Свешникова и Сиверса. Но с Ефимом Карловичем мне в любом случае беседовать. Он один остался неопрошенным.

Допив шампанское, Радецкая со следователем направились в столовую. Шум там поутих. Никто не спал, но силы явно покидали гостей. Курекин подошел к Герману Игнатьевичу, который стоял возле стола с закусками и объяснял принципы сервировки стола у разных народов мира пытавшемуся бодриться Фёдору.

— Герман Игнатьевич, можно на минутку, — устало улыбнулся Курекин. — Один вопросец. Федя, можешь не отходить. У вас князь не одалживал денег? Не приходил с такой просьбой?

— Нет, — покачал головой Радецкий. — Новые зацепки?

— Я бы сказал: новые мотивы. К сожалению, конкретных зацепок нет. Ладно, продолжайте вашу беседу. Пойду к нашему бравому штабс-капитану.

Свешников сидел, развалившись, в кресле и доедал огромный кусок торта «Наполеон». Следователь подвинул к нему банкетку и уселся рядом.

— «Наполеон»! — провозгласил Свешников. — Герман Игнатьевич нам тут рассказал две основные версии его придумки. Мне-с, знамо дело, больше нравится та, что про победу над французами. Французы с итальянцами может и сами до чего додумались, но есть на десерт самого императора куда-с приятнее. Во славу, так сказать, отечества-с.

— Согласен. А у меня вопросец к вам, Никифор Иванович.

— Задавайте! — позволил Свешников, вытирая усы салфеткой.

— Не просил ли у вас князь Килиани денег в долг?

— У меня-с?! Да что вы! Он меня когда-то на дуэль вызывал. Так бы в жизни не унизился.

— Ой ли? Люди в крайней ситуации еще не так унижаются. Да и дело то былое. Как говорится, кто былое помянет, тому глаз вон, — не согласился следователь.

— В любом случае, не просил-с. Видите ли, я сам нахожусь в весьма стесненных обстоятельствах, — Свешников заговорил громким шепотом, наклонившись поближе к Курекину. Следователя обдало запахом алкоголя. — Сильно проигрался пару месяцев назад. В карты-с, черт бы их побрал-с.

— У вас же стоит ограничение на проигрыш, — следователь вспомнил дело об убийстве барона фон Гольштейна, заколотого в доме Свешникова. — Как вышло проиграться?

— Эх! — штаб-капитан стукнул кулаком по подлокотнику кресла и поморщился от боли. Даже, казалось, чуть протрезвел. — Я потому и поставил такие условия для карточной игры в собственном доме. Грешен! Люблю играть. Один раз уже проигрывался несколько лет назад. Едва по миру не пошёл. С тех пор опасаюсь и сдерживаюсь. Но вот ведь дьявол опять попутал. Позвали в гости, а там играли. Приглашали присоединиться. Я, как дурак, сел за стол. Проигрался в пух! Сам не заметил, как. Вот-с. Задолжал сильно.

— Кому? — без задней мысли, автоматически спросил Курекин просто из привычки тянуть за все ниточки до конца.

Свешников замешкался.

— Да вот-с, тому самому барону фон Гольштейну.

— Удачно его убили, не правда ли? Не успели долг отдать? — предположил, ткнув пальцем в небо, Курекин.

— Не успел-с. Гора с плеч, признаю. Но такова жизнь. Иногда везет. — Свешников вдруг стал серьезным. — Но мне урок. Больше я не игрок. Даже у себя дома после того случая игр не провожу. Скажу честно, хочу переехать из Москвы. Может, послужу еще. Денег отдавать не надо, но их все равно не прибавилось. Продул-с. Всё продул-с!

Курекин подобрал полы хламиды и встал с банкетки. Даже если предположить, что князь просил у Свешникова денег, тот, выходит, дать их не мог.

Радецкий тоже не врёт. Его самого зачем-то пытались отравить. Странная история. Сиверс явно просто переволновался, а вот на Германа Игнатьевича вполне могли в самом деле покушаться. Бывший шеф-повар, сын военного, Радецкий обладал характером, в котором смешались многие достойные ингредиенты. Дисциплина, твердость, настойчивость — точно от отца. Радушие, любознательность, гостеприимство, искренность — видимо, от матери, и от собственных кулинарных устремлений. Именно его выбрали в обществе «Хранители истины» ответственным за хранение старинного фолианта. Видимо, понимали, что этот человек не предаст и сделает всё ради защиты книги.

Клубок никак не желал распутываться. Курекин оглядел комнату. Большая столовая имела вид вполне праздничный. Ярко горели две люстры, висевшие в разных концах: одна над столом для гостей, вторая освещала дальний угол, где стояли столы для официантов. Блестели фужеры;