Роскошная изнанка - Валерий Георгиевич Шарапов

дома-то. Поправила очки – совершенно не старушечьи, в почти что невидимой оправе:

– С кем имею честь?

Денискин снова назвался.

– Алевтина, – представилась «бабуля», – позвольте взглянуть на ваше удостоверение? Торфоразработка… а что это? И зачем же вы к нам?

– Командирован в сто пятое.

– Сто пятое так сто пятое, – согласилась Алевтина, – главное, чтобы не пятое.

– Простите, а где это?

– Арбат, – кратко просветила она, и, улыбаясь, пригласила: – Да заходите, я как раз пирог достаю из духовки. Лелик, проводи гостя.

Кухонное окно, как тотчас приметил Андрюха, выходило в аккурат на пятачок перед подъездом. Причем если в других квартирах, смотрящих туда же, мешали деревья и кусты, то тут прямо наблюдательный пункт. Но почему-то при взгляде на эту не пожилую гражданку совершенно не представлялось, как она торчит в окне. Присев на корточки перед духовкой – да еще как гибко, ни косточки не скрипнуло, – Алевтина критически наблюдала за чем-то сквозь стекло. И, выждав только ей одну ведомую паузу, решительно извлекла сущее произведение искусства – пирог высоченный, пышнющий, весь в каких-то узорах.

– Мойте руки и за стол, – скомандовала «бабуля».

– …Если бы вы пришли по поводу Алексея, я бы указала вам на дверь, – говорила хозяйка, разливая чай, – поскольку я знаю, что наше сто пятое отделение спит и видит, как бы спихнуть ребенка на пятое.

– Простите, я не…

– А это очень просто. Лелика с рождения воспитываю я, а моя преподобная дочурка – носик тюпочкой, ноги, как у кузнечика, – с детства воображает себя актрисой. Вы ешьте, ешьте, это яблоки с корицей…

Что-то не было особого желания пока занимать рот беседой, поскольку пирог был такой, что язык проглотишь. Очень кстати, что Алевтина говорит сама.

– Она снималась в «Ералашах» и прочем, а я воспитываю – так ведь я не против. Только вдруг выясняется, что спрос на подобные сокровища уже не тот – постарела, сиречь повзрослела, надо учиться, да и талант нужен. Она срочно выскакивает замуж за новатора от искусства – это у которых актеры дергаются, как нога дохлой лягушки под электричеством. Знаете, должно быть?

– Что вы, откуда.

– Считайте, что вам повезло. Но дело-то в том, что в квартире на Арбате ребенку нет места – с отчимом Леля не ладит, или, скорее, отчим его ненавидит. Мальчик гуляет допоздна, а арбатские переулки – такая клоака, что там порядочный ребенок может подцепить что угодно…

– Ну ба, – прогудел «порядочный ребенок».

– Лелик, – только и сказала Алевтина, юный бунтарь увял, – его ставят на учет в детскую комнату милиции, мамаша на вопросы инспектора устраивает истерики: она вся в искусстве, а пятому отделению надоело им заниматься, и они решили спихнуть ей сына.

– Это вы шутите? – неуверенно спросил Денискин.

– Не-а! – радостно возразил пацан. – Чистая правда!

– Короче говоря, забрала я его сюда и к началу нового учебного года решу вопрос с переводом в здешнюю школу, – она взлохматила и без того длинные волосы, – а после восьмого класса отправишься, как и положено, в путягу, ясно тебе? Никаких устройств в институт!

– Я че, против?

– В общем, вы, товарищи, можете не беспокоиться.

Андрюха с сожалением проглотил остатки сказочного пирога, сердечно поблагодарил и приступил к делу:

– Я, собственно говоря, совершенно по другому вопросу.

– Слушаю вас.

– Вот у вас окна во двор выходят. А вот примерно две недели назад, плюс-минус день, не подъезжала ли к подъезду какая-нибудь машина? Милицейская или такси. Скорее всего, уже когда стемнело.

Алевтина спросила с укором:

– Неужели же я похожа на ту, которой делать нечего, кроме как таращиться в окошко? Даже как-то странно.

– Совершенно не похожи.

– Ну так к чему…

Тут Лелик признался:

– Я видел. Подъезжала «Волга», как раз в двадцатых числах, поздно, около двенадцати ночи.

– Такси?

– Желтая, но на крыше я ничего не видел, – объяснил паренек, внезапно оказавшийся любителем точности, – я еще подумал, не маман ли за мной, ну и влез по пожарной лестнице, с другой стороны дома.

– Нужен ты ей, – съязвила «бабуля». – Но на самом деле, товарищ сержант, я сама сейчас вспомнила. Я как раз этого оболтуса ждала, нет-нет да глянешь в окно – и да, была машина, и уже ночью.

– Такси? Или милицейская?

Алевтина покачала головой:

– Вот это не скажу. Смотрела сверху. На крыше, как мне показалось, что-то торчало, но темное, а сама машина была светлая, и какого цвета – увы. На фонаре лампы поменяли, теперь светит, как зверь.

– Алексей, ты номер, конечно, не разглядел?

– Не смотрел я, сразу сбежал, – объяснил пацан, – вроде бы первая цифра ноль, а где буквы – «м» в начале. Но не уверен.

– А вы на его память особо-то не уповайте, – предупредила Алевтина, – а еще лучше забудьте. Лелик у нас до сих пор азбуку не освоил и номер моего телефона не помнит.

Посидели еще чуть-чуть, потом Денискин принялся раскланиваться. Прощаясь, Алевтина напомнила:

– Так вы там, в сто пятом, скажите: внук тут будет проживать. А то я и до Моссовета дойду.

Андрюха пообещал, что обязательно передаст, как вопрос встанет.

У подъезда уже поджидал, покуривая, Заверин. С первого взгляда все понял, но ни слова не сказал, лишь подмигнул и кивнул – пошли, дескать.

Глава 26

В отделении, как оказалось, начальства не было, дежурный сообщил, что уехал к прокурору. А еще сказал:

– Заверин, тебе соседи алаверды прислали, в «аквариуме» сидит.

– Что за алаверды?

– Лисович.

Заверин возликовал:

– Да ладно! Неужто подцепили?

– Так и есть.

– Ох, братцы, здорово! Дай-ка ключи. – И Заверин, схватив связку, рванул туда, где располагалась комната для задержанных.

Дежурный, видя недоуменную мину Андрюхи, объяснил:

– Это у нас граждане такие, сержант. Дура мамаша с вечера крепко попраздновала, то ли с кем-то, то ли одна, а наутро напрочь забыла, что сына отец забрал в парк сводить. Прискакала на кочерге в отделение, воет, плачет, патлы рвет: ребенка похитили, мол, просыпаюсь – его нет и прочее. И все отделение микрорайон прочесывает с фонарями, по всем промзонам, пустырям, гаражам… а знаешь, сколько их там?

– Видел, когда проезжал на автобусе, – подтвердил Денискин, – до горизонта.

– А тут этот вот, Заверин, летит ко мне, звонит и ржет в трубку, аж заикается: слышите, говорит, чешите на Ворошиловские дачи, в парке ваш похититель, уток с ребенком кормит. Только не бейте, это батя его. Ну вот мужики ему на радостях головную боль Заверинскую послали, с поклоном и благодарностью.

– Что это за Лисович?

– А это известная фигура. Для вида работает нянькой в детсаду, а на самом деле всем промышляет,