Шаги во тьме - Александр Михайлович Пензенский

– и горничной хозяйской, и экономкой, и даже сдавалась генеральшей в аренду особо важным квартирантам. Сама же счастливая вдова завела обычай просыпаться по осенне-зимнему времени ближе к полудню, да и по-летнему тоже не с петухами вставала (буде их можно было отыскать в Петербурге не в ощипанном виде, петухов тех). Завтракала около двух часов дня, и потому раньше этого времени Настасья к ней никогда не заходила. Но здесь все-таки отважилась: очень уж как-то тревожно стало за молодых красавцев. Не случилось бы чего, ох, не к добру они так вчера деньгами разбрасывались. Лиговка хоть и не близко, а все ж не за морем.

Хозяйка, конечно, тоже встревожилась: сотенная сотенной, но хотелось бы эту сотенную лицезреть каждый месяц, а не искать сызнова жильцов и отводить глаза, объясняя, куда предыдущие квартиранты подевались. Потому Настасью не заругала, оделась быстро, подхватила кольцо с ключами и так припустила на второй этаж, что горничная за ней еле поспевала. У двери споткнулась об оставленный поднос, опрокинула кофейник, но и тут лишь молча посмотрела на медленно расплывающееся по замытым доскам черное густое пятно, перекрестилась и отперла дверь. Настасья зажмурилась, перешагнув вслед за генеральшей порог квартиры, и тоже перекрестилась.

– Господа? – Голос Инессы Ивановны заметался по коридору. – Господа, вы дома?

Прошла на цыпочках в гостиную. Настасья, открыв один глаз и тоже приподнявшись зачем-то на носочки, просеменила за ней. Никого. Только саквояж на кофейном столике да запах жареного мяса. Видно, ужинали коммерсант с помощником прямо здесь.

Дамы остановились у двери в спальню.

– Господа? – снова вопросительно повторила хозяйка и громко постучала. Не дождалась опять ответа, подергала ручку – тоже заперто. Погремела ключами, вставила в замочную скважину, провернула. – Господа, мы входим! – Толкнула дверь. – Это что?.. – И замолчала.

Настасья, как была зажмурившись, высунулась из-за плеча генеральши и снова осторожно приоткрыла правый глаз – интерес-то сильнее страха, это уже известно. На кровати на перепачканных кровью простынях сидел абсолютно голый мужчина. Причем Настасья сначала увидела, что это именно мужчина, но устыдиться не успела. Потому что у мужчины того не было головы. Были ноги, руки, плечи, но шея заканчивалась знакомой бело-серо-красной массой. Уже теряя сознание, Настасья успела подумать: «А вот и сны мои новые». И провалилась в темноту.

* * *

– Нож мясницкий. Очень острый. Кинжал кавказский. Господин Кунцевич, голубчик, вы у нас служили в тех краях, можете идентифицировать?

Настасья с трудом приоткрыла глаза, посмотрела из-под ресниц на говорящего. Солидный господин в темно-серой визитке, лет пятидесяти, судя по проседи в шевелюре и солидных усах.

– Похож на лезгинский, Владимир Гаврилович! – вошел в Настасьино поле зрения еще один мужчина, помоложе и посубтильнее.

– Понятно. Допустим и продолжим. Мыльница, предположительно серебряная. На крышке вензель в виде буквы «А». Записали? Сорочка без воротничка. Пара белья. Отметок никаких не имеется. А вот на пиджаке эмблема мне известная. Пометьте, мастерская называется Jacques, это москвичи, и в Петербурге их магазина пока нет. Придется связаться с Аркадием Францевичем, думаю, в помощи не откажет. Павел Евгеньевич[12], что там у вас, голубчик? Каковы первые выводы?

Настасья совсем было уж решила проснуться, но после следующих слов, сказанных уже третьим голосом, крепко зажмурилась и чуть было не провалилась обратно в обморок:

– Похоже, покойного сперва закололи этим самым кинжалом вот сюда, со спины прямо в печень, думается, часов десять-двенадцать назад. Судя по углу удара, убийца был с жертвой примерно одного роста. А голову уже после у мертвого тем самым мясницким ножом и оттяпали, да-с. И куда-то запрятали злодеи буйну головушку.

Скрипнули половицы, кто-то заслонил свет – видно, наклонился над Настасьей, – и хозяин первого голоса негромко попросил:

– Просыпайтесь, Анастасия Матвеевна. Все страшное закончилось еще ночью, так что никто вас здесь не обидит.

Пришлось Настасье открывать глаза уже полностью. Что она и сделала, пообещав себе впредь в обмороки не бухаться: чай, не инженерша бесноватая. С открытыми глазами выяснилось, что, вопреки чаяниям, она не валяется на пороге, а сидит в кресле, и в спальне полно народа: во втором кресле всхлипывала генеральша, за столом что-то писал карандашом в клеенчатой тетради тот, кого усатый Владимир Гаврилович назвал Кунцевичем, у кровати суетился невысокий господин с аккуратной бородкой и в пенсне на шнурке, поминутно себе поддакивая словоерсами, а сам Владимир Гаврилович возвышался над этим, будто медный Петр над Невой, разве что длань не воздымал.

– Госпожа Зотова. – Владимир Гаврилович придвинул стул, сел рядом с Настасьей. – Меня зовут Владимир Гаврилович Филиппов, я начальник сыскной полиции. Я вам сейчас задам несколько вопросов, а после мы отсюда переместимся, подальше от этого… Роман Сергеевич, осмотрите пока гостиную. – Обернулся он к Кунцевичу, дождался, пока тот, кивнув, выйдет, и продолжил с Настасьей. – Вы же успели познакомиться с жильцом… Простите, с новыми квартирантами, Андреем Серафимовичем Антоновым и его секретарем?

Настасья кивнула и пробормотала:

– Видела вчера. Только они мне не представлялись. Не успели.

Филиппов кивнул.

– Я понимаю, что довольно затруднительно опознать человека без, хм, головы, но все-таки. Вдруг вы запомнили что-то, какие-то приметы. Посмотрите, пожалуйста. Кто это на кровати? Антонов? Или секретарь его?

Настасья сглотнула подкативший комок, выдавила:

– С чего бы мне их разглядывать-то? – Но тут же добавила: – У главного, которого вы Андреем Серафимовичем назвали, родинка была на щеке, на правой. Большая, с вишню. Только щека, известно, на голове сама-то…

Бросила осторожный взгляд на кровать. Покойника сыскные уже накрыли до пояса покрывалом, и он так и сидел, безголовый, вытянув поверх одеяла руки с белыми длинными пальцами.

– Он это, – затряслась Настасья, – руки его. Пальцы длинные и ногти наманикюренные. И вон, на правой руке у большого пальца царапинка. Я запомнила, он мне этой рукой деньги давал. Это кто же его, господа хорошие? Неужто секлетарь?

Но полицейский начальник на вопрос Настасьи отвечать не стал, вместо этого задал свой:

– Скажите, раз уж вы царапину приметили, какие еще вещи у квартирантов с собой были? В квартире мы кроме одежды, ножей да мыльницы серебряной ничего больше пока не нашли.

Настасья посмотрела на хозяйку, ища помощи, но та нюхала склянку с солью и явно не планировала встревать в разговор.

– Польты у обоих были, серые. Шляпы. Два саквояжа коричневых, новых. Оба вроде без колец. Ой, у вот этого, – она кивнула в сторону кровати, – часы были странные.

– Странные? Это как?

– Не на цепке, которую к пуговице на жилетке цепляют, а на руке, на кожаном ремешке. Я такие первый раз видела.

Позади кто-то кашлянул.

– Тут вот что,