Сосуд порока. Гиляровский и Станиславский - Андрей Станиславович Добров

— Нет, конечно. Да и какой индус на Хитровке? — удивился я. — Там людей много, как вы помните, но только индусы там не живут. А что делать индусу на Хитровке? Это же рабочий рынок. Ну, если бы индус пытался устроиться маляром или кровельщиком… Ну, стены бы клал… по-индусски… А жить там. Где? В ночлежках? Среди воров и проституток?

— Вот! — голос Станиславского снова обрел силу трагика. — Вот! Как вы могли написать про то, что я влюбился в проститутку Княжну?

— В кого? В Княжну? Да вы же женаты! — я чуть не расхохотался. — Да Княжне сейчас лет пятьдесят! Или даже больше! Где же вы это все прочитали?

— В вашей книге! — с сарказмом сказал Станиславский. Он нервно откусил кусок бутерброда и начал бешено жевать.

— Я же вам говорю, не издавал я никаких книг.

— С ва… — Константин Сергеевич хотел что-то сказать с набитым ртом, но опомнился, разжевал, вытер усы салфеткой и продолжил. — С вашим именем на обложке. Во всех книжных лавках и магазинах продается. Я в театр ходить не могу! Актеры тут же интересуются, мол, как там у Княжны, где, мол, миловались, у вас или у нее? А как жена относится к этому? Актрисы нос воротят — с проституткой связался. Книппер со мной не здоровается. Немирович качает головой, мол, вот вы какой, не актер, а просто фанфарон! Но, говорит, ничего, зато все билеты раскупят. Теперь, говорит, люди будут ходить во МХТ не Чехова с Горьким посмотреть, а на вас полюбоваться. Скандал какой, говорит, хотя с коммерческой стороны это и неплохо. Актер, режиссер, знаменитый человек, фабрикант, а тут такое… Такое!!!

Тут до меня, наконец-то дошел смысл его рассказа.

— То есть, — грозно сказал я, — вы хотите сказать, что кто-то издал под моим именем книгу?

— Насчет кого-то не знаю. Но Гиляровский в Москве один.

— А что же это за книга?

Я грохнул чашкой о блюдце, пролил немного кофе, не замечая, как Маша подобралась. Станиславский закатил глаза.

— А я вам о чем толкую?

— Где она?

— С собой я ее таскать не буду. Да в любую книжную лавку зайдите, они там первыми продаются. Хватают как пирожки!

Я вскочил и пошел к двери. Станиславский, прихватив еще бутерброд, пошел за мной.

— Извините, не успел позавтракать. То есть книжка точно не ваша?

Я помотал головой. Прислуга снова подала режиссеру пальто. Он был обескуражен:

— А почему же она продается как ваша? А кто же ее тогда написал? И главное — почему про меня? Как такое может быть?

Мы быстро спустились по недавно вымытой лестнице вниз. На улице я повернул налево, свернул за угол и оказался около небольшого книжного магазина. И хотя повсюду в больших вазах стояли свежие цветы, перебить запах старой бумаги они не могли. Внутри книги стояли в десятках шкафов, было очень узко, некоторые полные люди должны были ходить только боком, и то задевая полки.

Маленький толстый хозяин с седыми усами и крохотной бородкой, прямо расплылся в улыбке.

— Владимир Алексеевич! Вам сам бог послал! Уж будьте так любезны, подпишите мне несколько экземпляров. Для меня, для родственников и еще для дорогих сердцу покупателей! И правда дорогих, Владимир Алексеевич, потому что и возьму с них подороже! А как же! С подписью автора!

— Где эта книжка? — грозно спросил я.

— Да вот же, справа от вас!

И действительно, на низеньком столе в углу, под вазой с пышными, хотя и искусственными цветами лежало несколько книг: с моей фамилией, портретом Станиславского (Константин Сергеевич был нарисован просто дьявольски, с усмешкой и ножом в руке) и какой-то ангельской внешности дамы (если ангелы бывают с надутыми губками и сонными глазами). Вероятно так должна была выглядеть Княжна. Лет тридцать назад. И посреди обложки заглавие: «Хитровка. Сосуды порока».

— Заглавие, конечно… Дамы не берут. Зато потом от них горничные и кухарки прибегают, — радовался хозяин магазина. — Все-таки, «Сосуды порока»! Так что по самому краю прошлись! Вы, Владимир Алексеевич, конечно, репортер, но и писательское начало в вас… Ого-го! Да! Прямо ого-го-го! Я сам прочитал за один вечер. Но уж очень непохоже на то, что вы пишете в газетах. Тут вы просто как бы скинули с себя фрак журналистики и окунулись, так сказать, прямо в эти сосуды!

— Да подождите вы с этими сосудами! — Станиславский тронул меня за рукав и осторожно указал на дверь. Я даже повернуться не успел, как загрохотали подошвы сапог.

— Тэ-э-экс, — грянул зычный голос. Не просто зычный. Только у городовых такие трубные ноты. — Эй, продавец, Сосуды есть?

— Порока? — Хозяин еще даже не понял, что происходит нечто из ряда вон. — Вот они, а с ними и автор. Владимир Алексеевич Гиляровский!

В мое поле зрения ворвался городовой с жесткими усами и глазами холодными, будто почтенное утро туманное.

— Уж повезло! Михайлов!

— Слушсь!

— Литературу в мешок! Автора в участок!

— Как же так, — вдруг побледнел хозяин магазина, — Почему книги в мешок? Что это за самоуправство?

— А потому как цензора не прошли. А вы продаете. Впрочем… Михайлов, мы сколько лавок прошли?

— Три!

— Три, — кивнул городничий. — И везде нам говорили…

— Что книга цензуру прошла. И мне показывали письмо, — пролепетал хозяин.

— Именно! Липа это. Не было цензуры. Самиздат, можно сказать! Так что вас, хозяин, мы забирать не будем, однако из Москвы пока не уезжайте. А автора с собой возьмем, чтобы он тут литературным саботажем не занимался.

Я схватился за голову! Час от часу не легче!

— Да не моя это книга! — крикнул я.

— Фамилие ваше?

— Гиляровский.

— Ну и отлично. Выходите.

И тут Станиславский снова тронул меня. Пока я отвлекался на городового, актер сумел взять одну из книг, раскрыл ее и нашел строчку с издателем. Город Тверь, прочитал я, издательство «Петухов и Курочкин».

— Не к добру курица петухом запела, — мрачно сказал я.

Я вышел с городовыми, а Станиславский остался в лавке, просто стараясь не привлекать внимания. Второй городовой, Михайлов, закинул мешок с книгами в полицейскую карету, сел и пригласил меня.

— Нет уж, — проворчал я, — лучше пешком пройдусь. Я знаю, тут недалеко. На Большую Дмитровку?

— Точно! — ответил первый городовой. — Бывали уже?

— Не без этого.

— По преступной части?

— Да ладно! Я же был криминальным репортером!

— Ну, пошли!

Люди обходили нашу пару — видать не просто так городовой ведет мужчину в легком пальто и картузе. Такой, небось, хлыщ, вроде под стражей, а не заметишь — и походя обворует.

— Вас-то как звать? — спросил я.

— Жулькин моя фамилия.

— Да?

— Ага. Городовой, да при этом и Жулькин. Это родителям спасибо. Зато я и жуликам сдачи не дам. Нет…