В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари

— Сегодня это чудо здесь?

— Нет, она является, когда ей вздумается. Видно, не так уж и нуждается в деньгах. Наверняка у нее есть постоянные клиенты на дому.

— Какая она?

— Говорю же, она никому не показывается. Я думаю, это просто уловка, чтобы набить цену. Судя по фигуре, она должна быть молодой, примерно моих лет. У нее ослепительно светлые вьющиеся волосы. Таких желтых я никогда не видела, а ведь я и сама блондинка, да еще осветляю их майнцской мазью.

— Кстати, куда делись твои волосы? — спросил Аврелий, указывая на короткую мужскую стрижку своей спутницы.

— На голове у Оппии, вместе с волосами многих других! Она говорит, что так я больше нравлюсь клиентам, что они находят меня возбуждающей.

— Что ж, должен сказать, она не совсем неправа. У тебя странный вид с такими короткими волосами, особенно сейчас, когда матроны носят на головах целые башни из локонов.

— Значит, я тебе нравлюсь! И ты меня купишь? — с надеждой воскликнула девушка.

— Посмотрим. А вот, смотри, Флавий как раз входит! — Патриций перегнулся через балюстраду, чтобы лучше видеть: внизу посетители расступались перед новоприбывшим, за которым, как всегда, следовала его свита.

Приветствуя всех направо и налево с фамильярностью, выдававшей завсегдатая, Флавий наконец заметил своего гостя и сделал ему призывный жест.

Аврелий ответил красноречивым кивком, указывая на девушку рядом с собой.

Флавий с сальным смешком его простил.

Проститутки толпились вокруг хулигана, который, должно быть, славился своей щедростью.

Хозяйка тоже вышла его встретить, но, обменявшись положенными любезностями, поспешила вернуться к новому обожателю, который ее буквально околдовал.

Аврелий видел, как она с восторженными визгами подбежала к уединенному ложу, на котором с видом приговоренного к смерти, идущего на казнь, полунагой возлежал Кастор, пытаясь оглушить себя потоками вина.

— Ты знаешь друзей Флавия? Кстати, как тебя зовут? — рассеянно спросил Аврелий.

— Поликсена. Мне сказали, это значит «гостеприимная». Красивое имя для волчицы, правда? — объяснила она, пытаясь его отвлечь.

Но потом, видя, что клиент упрямо продолжает смотреть в зал, решила все же ответить.

— Курций — любимый прихвостень Флавия, вон он там с Филенией. Тот, что увивается за Вакхидой, брюнеткой, — это Гауденций. Ему надо во всем угождать, у него связи во Дворце. Галлий предпочитает эфебов и без ума от нашего Эхиона, ты ведь его видел? Это тот, что весь раскрашен в синий! Рубеллия, как обычно, нет.

— Кто этот Рубеллий, сын Децима? — спросил Аврелий, вспоминая разговор, подслушанный в термах.

— Да, но он уже давно не показывается. Друзья над ним подшучивают: говорят, он влюбился.

Поликсена умолкла, ясно давая понять, что предпочла бы перейти к делу.

Призрак возможной вольной от этого такого учтивого мужчины казался ей слишком большой удачей, чтобы стать явью.

Но попытка не пытка, и если богатый сенатор потратит все свое время на болтовню, как она сможет прельстить его своими любовными талантами и склонить к покупке? Патриций же неумолимо вернул ее к прерванному разговору.

— Расскажи мне о пассии Рубеллия. Ты ее знаешь?

— Это одна из тех, кого Флавий встретил на улице, одна из многих, к кому он любит приставать. Сначала он представляется порядочным юношей, а потом внезапно показывает свое истинное лицо — свиньи. Чем они застенчивее, тем больше ему нравится их смущать. Но с этой ему не повезло: она предпочла ему друга! Он этого не стерпел. Устроил Рубеллию жуткую сцену прямо здесь, в лупанарии, угрожая, что и он, и его красотка дорого за это заплатят!

— Повтори его слова в точности! — с интересом попросил Аврелий.

— «Недолго тебе с ней радоваться, кретин!» — прокричал он. Я слышала собственными ушами. Потом они сцепились, и Флавий его избил. С тех пор Рубеллия здесь не видели.

— А ты его встречала где-нибудь еще?

— Один раз, на улице, с этой девочкой. Они держались за руки и ворковали как голубки. Думаю, у них есть любовное гнездышко где-то в квартале. Оппия иногда сдает комнаты тайным парочкам.

«Рувим, Рубеллий, — размышлял Аврелий, — Дина, конечно, предпочитала называть своего римского возлюбленного еврейским именем, так похожим на настоящее».

Так вот кто был тот мужчина: не развратный и бессовестный бабник, а влюбленный мальчишка.

С какой душой он теперь отдаст его Мордехаю? Как он пойдет к этому отчаявшемуся отцу, которого поддерживала лишь надежда на бесполезную и запоздалую месть, и расскажет ему историю о нежной юношеской любви, за которую было заплачено слишком дорогой ценой? А что, если Флавий привел свои угрозы в исполнение? «Ее убили?» Голос пьяной старухи звучал у него в голове.

Почему он не мог смириться и списать смерть Дины на несчастный случай? В Риме множество женщин все еще умирало от абортов, что бы там ни говорила Помпония.

Какой был смысл надрываться в поисках надуманных и неправдоподобных объяснений?

— Но ты совсем не развлекаешься! — Поликсена, своим чутьем проститутки, уловила перемену в настроении клиента и затрепетала при мысли, что шанс всей ее жизни может ускользнуть.

Она принялась умело и настойчиво его ласкать.

Но ей определенно не везло. Едва благородный сенатор начал проявлять к ней интерес, как рев, донесшийся из зала, снова его отвлек.

— Вот она, вот она! — кричали и аплодировали обезумевшие клиенты.

На пороге появилась невероятно красивая женщина.

Ее почти нагое тело, гибкое и совершенное, было сплошь покрыто золотой пылью и волнующе мерцало в пламени факелов.

Каскад ослепительно светлых волос ниспадал на гордые плечи, перехваченный на лбу драгоценной камеей там, где начинался неподвижный профиль золотой маски.

— О нет, только не сейчас! — простонала бедная Поликсена.

Аврелий завороженно смотрел на вошедшую, а маленькая проститутка, искоса наблюдая за его восхищенным лицом, видела, как рассыпается в прах ее мечта об уютном и теплом доме, о добром хозяине, которому можно служить и угождать до того дня, когда он, в благодарность, не решится вернуть ей свободу.

Тогда она сняла бы себе каморку, принимала бы только тех клиентов, что ей по нраву, скопила бы деньжат на старость, и кто знает, может, даже вышла бы замуж за доброго, уже немолодого человека и завела семью.

А теперь мужчина, который мог бы дать ей все это, завороженно созерцает эту шлюху-любительницу! А ей, настоящей, добросовестной труженице, останутся лишь старые, лысые извращенцы.

Тем временем золотая женщина начала танцевать. Босая, на столе, она двигалась сладострастно, отдаваясь