В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари

алчным взглядам зрителей, которые тянули руки, пытаясь коснуться ее лодыжек.

Эти совершенные плечи, этот надменный вид.

В какой женщине Аврелий уже замечал эту абсолютную уверенность в себе и своей неотразимости? Густая масса золотых волос волнами ниспадала на гладкие плечи, и мышцы спины играли в такт ритмичному стуку гадесских кастаньет.

Поликсена почувствовала, как слезы обожгли ей глаза.

Она с усилием их сдержала.

Подобрав с ложа свой слегка помятый голубой плащ, она молча вышла из ложи.

Аврелий даже не обернулся.

— Кастор, Кастор! — нетерпеливо звал сенатор, пробираясь меж бесчувственных тел пьянчуг и время от времени переворачивая кого-нибудь, когда ему казалось, что он узнал неуловимого слугу.

Сладострастная танцовщица ушла, но не раньше, чем Аврелий успел обратиться к ней с приветствием и получить в ответ короткую фразу, произнесенную хрипловатым и чувственным голосом, слегка искаженным неподвижной маской, скрывавшей лицо.

В тот миг, когда незнакомка приблизилась к нему, коснувшись его щеки длинным металлическим ногтем, он ощутил легкий, терпкий запах амбры, смешанный с волнующим ароматом женского тела.

Флавий тут же властным хозяйским жестом встал между ними, дав любопытному сенатору возможность бросить:

— Клянусь богами! Вот это женщина! Не то что малютка Дина!

— Кто? Еврейская обезьянка? Какое мне до нее дело! Пусть Рубеллий ее себе забирает, ему такая под стать! — ответил блондин, явно жаждавший уединиться со своей чародейкой.

— Что ж, теперь-то обезьянка мертва!

— Мертва? — На миг Флавий вздрогнул и насторожился.

Но золотая женщина уже тянула его за руку, смеясь.

— И почему ты рассказываешь это мне? Иди лучше к Рубеллию! — заключил блондин, позволяя нетерпеливой спутнице увести себя.

Разочарованный, Аврелий мечтал поскорее уйти.

Широкими шагами он снова прошел через весь зал и по верхним коридорам, с досадой отдергивая занавеси спален, не заботясь о том, что нарушает уединение лежавших там пар.

Ничего. От Кастора не было и следа.

— Ищешь своего друга, этого знатного грека? — весело спросила Оппия, подкравшись к нему сзади. — Какой мужчина, какой тонкий ум! Какое мужское обаяние! Надеюсь, он будет часто сюда заходить. Уж он-то может себе это позволить, ведь он потомок Птолемеев!

Эта жердь восхищенно расхваливала на все лады хитроумного обманщика.

«Родственник Птолемеев! Почему бы сразу не царь Египта?» — мрачно подумал Аврелий.

Уж он покажет этому лживому слуге!

— Ты ведь тоже скоро вернешься, благородный Стаций? — не унималась тем временем Оппия. — Ты остался доволен? Поликсена бывает капризна, у меня было для тебя кое-что получше! Но если она тебе понравилась…

— Кстати, о Поликсене, сколько она стоит? — спросил патриций, внезапно вспомнив о блондинке.

— Смотря на сколько. На одну ночь или дольше? Может, хочешь снять ее на месяц? — церемонно спросила женщина, почуяв выгодную сделку.

— Мне нужен ее контракт, — отрезал Аврелий.

— Ее контракт! Да я же ее только что купила! Она мне и половины своей цены не принесла. Тебе выгоднее взять ее на время, если уж так хочется сбить охоту. А давай так: я оставлю ее здесь, в лупанарии, и буду приберегать только для тебя, так ты сможешь навещать ее, когда захочешь, и сэкономишь на еде и жилье!

— Я хочу, чтобы Поликсена была у меня дома завтра утром, сводня, — грубо приказал патриций, направляясь к выходу. — И смотри, чтобы доставили мне ее целой и чистой!

В этот миг из-за фонарей, все еще освещавших прокуренное заведение, выплыла шатающаяся тень.

Бормоча нечленораздельные слова в винном опьянении, Кастор сделал несколько нетвердых шагов и растянулся на полу во весь рост.

Аврелий не счел нужным его поднимать.

VII

Сентябрьские Ноны

— Господин, господин! — Парис тряс его, пытаясь разбудить. — Я знаю, ты поздно вернулся, но атрий полон клиентов, и у меня больше нет сил их сдерживать!

Аврелий вынырнул из короткого сна со звоном в голове.

Клиенты! Он вернулся на рассвете, а Парис говорит ему о клиентах!

— Ты должен их принять, хозяин, я уже четвертый раз говорю, что ты болен!

— Дай им денег и пошли к черту! — простонал сенатор.

— Не могу, господин, никак не могу! Среди них есть всадники и знать. Вчера утром ты велел мне сказать, что примешь их сегодня, и вот они уже два часа торчат там, все в тогах и со своими прошениями!

— И я еще должен оплачивать тоги этим бездельникам, чтобы они приходили ко мне на поклон! — проворчал патриций, окуная лицо в таз с холодной водой.

— Они на меня набрасываются, хозяин! Говорят, что я тебя не зову, что нарочно тяну время, чтобы получить мзду! А сегодня они особенно буйные, особенно с тех пор, как явилась какая-то странная девица с короткими, как у юноши, волосами, и утверждает, что ты ее купил.

Аврелий хлопнул себя по лбу: Поликсена! Он забыл предупредить управляющего!

— Фабеллий не хотел ее впускать, и она устроила целый скандал. Я поддержал привратника: знаешь, у нее был вид потаскухи!

— Она и есть потаскуха, — спокойно подтвердил Аврелий.

Благочестивый управляющий посмотрел на него в ужасе.

— И она будет жить здесь? — простонал он, молча моля богов о милости отрицательного ответа.

— Конечно, я купил ее прошлой ночью, — объяснил Аврелий, пока удрученный управляющий помогал ему уложить складки тоги.

— Но там вдова Маруллина с дочерью-подростком! Они пришли с прошением к Сенату. А эта блондинка орет как прачка! И что говорит, к тому же!

— Скажи вдове Маруллина, что ей придется обогатить свой словарный запас, если она хочет от меня милости! — отрезал патриций и смиренно отправился исполнять свой долг.

Несколько часов спустя, когда измученный Аврелий отпускал последнего просителя, в комнату вошел свежий как огурчик Кастор, явно только что после восстанавливающего сна.

— Негодяй! Я работаю все утро!

— Ты — хозяин! А я бедный слуга, у меня нет никаких обязанностей, — весело оправдывался грек.

— Удивляюсь, что у потомка Птолемеев нет никаких важных дел!

— Ах, бордель… — вольноотпущенник принял ностальгический вид. — Славное местечко. Там есть некая Вакхида, которая…

— Какая еще Вакхида! Лучше скажи, что ты узнал от Оппии!

— Клянусь Геркулесом, что за боевая старуха! Смотришь на нее, такую в летах, и думаешь, что ей уже не до глупостей, а она… Я чудом уцелел.

— Неужели? И почему же она не приняла бесплатно могущественного