Увидеть огромную кошку - Барбара Мертц

моего мужа, его решительное лицо, широкие плечи и скрещённые на груди руки. – Что ж, профессор, я восхищаюсь вашими принципами. И восхищаюсь лично вами, сэр; вы мне по сердцу, даже если наши взгляды не совпадают. Могу я попросить ещё об одной услуге?

– Просите, – последовал краткий ответ.

– Я хочу пойти туда с вами. Только один раз, – быстро добавил он, так как увидел, что Эмерсон собирается возразить. – Я должен увидеть это место. Я думал об этом, грезил об этом... Вы понимаете, почему я должен пойти?

– Не совсем, – сухо отрезал Эмерсон. – Но признаю ваше право. Что ж, если вы так решительно настроены... Но не ждите, что будет легко или приятно.

– Явно не хуже, чем Шайло[216], – с улыбкой ответил полковник.

– Наверно, какое-то из сражений, в котором он участвовал? – спросила я у Нефрет, когда полковник вслед за Эмерсоном спустился по лестнице.

– Может быть. – Она понизила голос до шёпота и указала на Долли. – Полагаю, мне следует поговорить с ней. Она выглядит очень несчастной, сидя в одиночестве.

– Вернее, скучающей, – уточнила я. – Давай, если хочешь. Но, по-моему, на самом деле тобой движет не вежливость, а желание задеть. От тебя довольно сильно пахнет летучими мышами, дорогая девочка.

Она засмеялась и оставила меня. Чуть позже я увидела довольно забавную картину: Нефрет сидела на земле, скрестив ноги, а Долли — на краю табурета, так далеко от Нефрет, как только могла, чтобы не вставать.

Девушки всё ещё беседовали – по крайней мере, Нефрет – когда полковник вернулся в сопровождении Рамзеса. Я предложила Беллингему мокрый платок, и он принял его с поклоном, официальность которого иронично контрастировала с неряшливым видом полковника.

– Спасибо, миссис Эмерсон. – Беллингем, убрав бо́льшую часть грязи и пыли с лица, вернул мне платок. – Мы не будем задерживаться. Я видел то, что хотел увидеть. – Его охватила непроизвольная дрожь.

– Знаете ли, её там никогда не было, – мягко начала я. – Вы видели, где...

– Да, ваш муж указал на это место и описал его первоначальный вид. Я уезжаю, преисполнившись искренним уважением к археологам, – добавил он, когда мы подошли к девушкам. – Я и не подозревал, что их работа ведётся в таких неприятных и опасных местах.

Он сменил тему, изящно и вежливо, и я не стала возражать.

– Так плохо бывает далеко не всегда, – кивнула я. – Значит, вы передумали, и не станете увлекаться египтологией?

– Я больше не вернусь в Египет. Так, Долли, ты готова?

Понимая, что нет никакой надежды перехватить Рамзеса, который немедленно скрылся в гробнице, Долли встала.

– Да, папочка.

– Тогда отправляйся с Сайидом. Я вскоре догоню вас; я хочу сказать несколько слов мисс Форт.

– О? – Она бросила на Нефрет откровенно неприязненный взгляд, но повиновалась.

Полковник был краток, как и обещал.

– Боюсь, что вчера вечером я случайно обидел вас, мисс Форт. Если какие-либо мои слова или действия произвели ложное впечатление, я глубоко извиняюсь.

– Всё забыто, – ответила Нефрет.

Она была грязной, покрытой пятнами пота, но держалась так, что напомнила мне те времена, когда была Верховной жрицей Исиды[217], и встретила взгляд Беллингема с нескрываемым достоинством.

Полковник поклонился.

– Вы очень любезны. Доброго дня, дамы.

– Что это было? – полюбопытствовала я.

– Он решил, что моё состояние достаточно велико, чтобы компенсировать поведение, неподобающее леди. – Её голос был таким же жёстким, как и застывшее лицо. Мгновение она колебалась, а затем пожала плечами. – Я расскажу тебе, если ты пообещаешь не выходить из себя и ни словом не обмолвишься профессору. Всё, что он на самом деле сказал – то, что он не знал о моём присутствии; он так смотрел на меня, а затем на Давида и на «Амелию», будто думал, что мы... Извинения только усугубили ситуацию. Как у людей могут быть такие злые умы?

Полагаю, мне следовало указать на то, что у большинства людей действительно злые умы, и что именно от таких неприятностей я хотела избавить её, запретив оставаться вместе с мальчиками на дахабии. Но у меня не хватило духу. Такая поразительная смесь житейской мудрости и поразительной невинности! Как лаконично выразился Эмерсон, она жила в двух мирах, и так будет всегда, потому что верования и ценности чуждого общества, в котором ей так долго пришлось пребывать, никогда не будут полностью искоренены. Сила страданий Нефрет заставила меня сожалеть, что я была столь вежлива с полковником Беллингемом. Её циничная оценка, вероятно, была правильной, хотя я думала, что его привлекало не только состояние девушки. Я вспомнила, что он выражал одобрение «пылким юным леди».

И в этот момент я решила, что положу конец безумным ожиданиям полковника. Он был старомодным джентльменом, и, вероятно, попросил бы разрешения у Эмерсона, прежде чем обратиться к Нефрет, а затем Эмерсон выбросил бы его в окно, что было бы вполне удовлетворительным исходом. Однако Эмерсону не следовало так сильно беспокоиться по поводу оскорблений, наносимых Нефрет дальнейшими попытками полковника навязать ей своё общество. Я собиралась переговорить с Беллингемом лично.

***

Мой дорогой Эмерсон пребывал в прекрасном расположении духа, когда мы завершили работу. Ничто не радует его так, как возможность порыться в гробницах. Результаты дневного труда были обнадёживающими. За разбитым участком проход вошёл в пласт более устойчивой породы. И по дороге домой Эмерсон не мог говорить ни о чём другом.

– На сей раз древние археологи проявили здравый смысл, — с энтузиазмом заявил он. – В гробнице Картера проход продолжает спускаться через тафл; они, должно быть, надеялись ниже наткнуться на ещё один слой известняка или мела. А наши строители решили подняться, что привело к ещё одному удачному результату. Основная часть мусора, от которого мы избавились с такими усилиями, была занесена в гробницу паводковыми водами и плотно утрамбована последовавшими дождями. Но, как всем известно, вода течёт только вниз по склону! Продолжение прохода относительно ясно. Сам план... – И так далее.

После того, как мы сменили отвратительную одежду и вымылись, дети решили ненадолго отлучиться в Гурнех, чтобы навестить Абдуллу. Должно быть, они договорились «меняться» лошадьми, потому что Нефрет ехала на Асфур, а Давид — на одном из наёмных скакунов. В результате мы с моим дорогим Эмерсоном остались за чаем вдвоём — нечасто