Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара

– О чём вы говорили с Рамзесом? – резко спросила я.

– Я хотел знать, почему Давид предпочитает пользоваться левой рукой.

Я этого не ожидала.

– О, Эмерсон, никто не пытался скрыть это от тебя. Мы просто не успели – так много требовалось обсудить.

– И всё же, – возразил Эмерсон, – вполне разумно было бы предположить, что смертельно опасное нападение на нашего сына и его друга меня заинтересует.

– Ты прав, – согласилась я. – Я собиралась как следует растереть Давида арникой перед сном, но, возможно, этим стоит заняться сейчас.

– С мальчиком всё в порядке. – Эмерсон обнял меня за плечи. – Присядь на минутку, Пибоди. Чёрт побери, слишком много событий происходит одновременно. Нам нужно поговорить.

Голос его звучал, как и раньше, грубо и раздражённо, что существенно успокоило меня.

– Что тебя больше всего волнует, Эмерсон? Намерения полковника Беллингема в отношении Нефрет?

– Они могут подождать. Поначалу я слегка расстроился, – признался Эмерсон, допустив одно из величайших преуменьшений года. – Но полагаю, что по его меркам он не сделал ничего плохого. Если у него хватит наглости прийти и попросить моего разрешения ухаживать за Нефрет, я вышвырну его из окна – так же, как и его цветы – и это разрешит все сложности.

– Пожалуй, – согласилась я, улыбаясь. – Убийство миссис Беллингем…

– Тоже может подождать. Вначале справимся с бреднями Фрейзера, чтобы сосредоточиться на более серьёзных вопросах. Что за мысль на сей раз осенила тебя, Пибоди? Если ты хочешь, чтобы я играл принцессу, я категорически откажусь.

– Твой… м-м… образ ещё менее убедителен, чем у Рамзеса, – рассмеялась я и продолжила объяснение своих замыслов.

Эмерсон кивнул.

– Хм-мм, да. Действительно очень умно, Пибоди. Как тебе, так и мне очевидно, что проблема возникла из-за неё.

– Рассуждение мужчины! Вина прежде всего лежит на нём!

– Допустим, оба варианта необходимы для правильного решения, – подытожил Эмерсон и прервал обсуждение на достаточно долгое время, чтобы продемонстрировать истинность своего замечания. – Но сделает ли она то, что необходимо?

– Предоставь это мне.

– Придётся. – Он помог мне надеть шаль и проводил до двери. И, прежде чем открыть её, серьёзно сказал: – А ты, любимая, можешь предоставить ребят мне. Я не знаю, какое отношение имеет инцидент в Луксорском храме к другим вопросам, которые мешают моей работе, но хочу это выяснить. Было бы жаль потерять Рамзеса сейчас, после того времени и тех усилий, которые мы потратили на его воспитание.

Подгоняемая сильными руками наших преданных людей, маленькая лодка скользила по реке. Огни отелей на Восточном берегу ярко светились. Ещё прекраснее играл лунный свет на тёмной воде. Лунный шар, почти полный, сопровождаемый сверкающими звёздами, безмятежно поднимался в небо. Мы сидели в тишине, каждый был занят своими мыслями, но мои – по крайней мере, мои – не относились к красоте ночи. Даже тёплое пожатие Эмерсона, державшего меня за руку под прикрытием моих широких юбок, не успокоило меня.

Не то чтобы я винила себя за то, что не уделила должного внимания инциденту в Луксорском храме. Я привыкла к тому, что люди кидают в Рамзеса разные предметы или роняют их на него, однако, как правило, не без причины, и потому не придала должного значения этому вопросу. Но чем занимался Рамзес до покушения? Позволила ли я своему долгу перед старым другом отвлечь меня от родительских обязанностей? У меня имелись обязательства и перед Давидом, а тот всегда принимал сторону Рамзеса, помогая ему во всех коварных планах, подстрекая его к их созданию и осуществлению – и потому был столь же уязвимым для нападения.

После серьёзного обдумывания вопроса я пришла к выводу, что ни в чём не виновата – пока что. Дело Фрейзера явно было приоритетным, и на тот момент мы не могли знать наверняка, не связано ли оно с другими тайнами, окружавшими нас. И сама миссис Джонс тоже представляла собой загадку. Хотя вполне могла быть именно тем, кем казалась – беспринципной любительницей сомнительных ремёсел, ввязавшейся в неприятности и желавшей только одного — выбраться из них без неприятных последствий. Её заявление о том, что она заботится о физическом и психическом здоровье Дональда, произвело впечатление на Сайруса, но он, как известно, печально славился своей восприимчивостью к женским уговорам. Меня она не убедила.

Была ли она тайно вовлечена в дела Беллингема? Эмерсон насмехался над моей теорией, но не привёл никаких аргументов, которые доказывали бы мою неправоту. Дональд находился среди зрителей, когда мы выносили мумию – это факт. Миссис Джонс могла попытаться отговорить его, как она утверждала – или же незаметно внушить ему эту идею.

Мне пришла в голову другая (возможная) причина её (гипотетических) действий. А если она каким-то образом связана с Даттоном Скаддером? А если она была его матерью, тётей, старшей сестрой, кузиной, любовницей…? Да, это казалось маловероятным. Однако случались и более странные вещи. Мы ничего не знали о прошлом миссис Джонс – кроме того, что она сама рассказала нам.

Я не могла представить причины, по которой она хотела вывести Рамзеса из строя, и поэтому мотив инцидента в Луксорском храме по-прежнему оставался неясным. Почему кто-то из причастных к покушению людей хотел избавиться от моего сына? Я слишком поспешно предположила, что только мужчина мог справиться с тяжёлой гранитной головой. Миссис Джонс была крепкой, здоровой женщиной, а иначе она не смогла бы поспевать за Дональдом во время его хиджры[194] через западные долины. Умная женщина жаловалась на солнечный ожог и исцарапанные руки, чтобы ввести меня в заблуждение.

Поэтому я вновь с интересом принялась изучать даму, когда она впустила нас в гостиную. Её первоначальный вид ввёл меня в заблуждение. Она была явно моложе, чем заставляли предполагать седые пряди в волосах. (Значит, не мать Скаддера? Она могла бы выйти замуж в юности – за американца, конечно.)

С некоторым трудом я переключила своё внимание с этих увлекательных теорий на оформление сеанса. Оно превосходно соответствовало как её целям, так и моим. Комната была большой и высокой, с длинными окнами, выходившими на небольшой балкон, и дверью, ведущей в спальню миссис Джонс. Стол переместили в середину комнаты, вокруг него расставили стулья. Окна были закрыты тяжёлыми тёмными драпировками, а невыносимо яркий электрический свет сменился более мягким светом ламп с абажурами.

Мне пришлось бы, дорогой Читатель, изрядно испытать ваше терпение – да и моё собственное – если бы я принялась подробно описывать всё происходившее. Сеанс проходил абсолютно так же, как и другие представления такого рода – тусклый свет, сцепленные руки, транс, вопросы и бормотание ответов – за исключением того, что миссис Джонс справлялась с этим лучше, чем большинство её коллег. Она была непревзойдённой имитаторшей. Голос принцессы был совершенно не похож на её собственный; он звучал моложе и легче, с очаровательным, хотя и невероятным, лёгким акцентом. (Хотя признаю, что было трудно понять, как древняя египтянка сумела заговорить по-английски.) Она даже произнесла несколько слов на древнем языке. Здесь её уличить в обмане не могли, поскольку древние не писали гласные буквы, и никому доподлинно не известно, как именно звучали слова[195]. Однако согласные были правильными, и я заметила, как Эмерсон удивлённо поднял брови, когда миссис Джонс отчеканила формулу приветствия.

Дональд доставлял нам неудобства. Наше присутствие поощрило его надежды и увеличило нетерпение; требование сведений стало более назойливым, а разочарование неизбежно неопределёнными ответами – вполне очевидным. Он держал меня за левую руку и временами сжимал её так сильно, что мне хотелось выругаться – как в его адрес, так и в адрес миссис Джонс за то, что она задерживает кульминацию.

Она обладала достаточным актёрским чутьём, чтобы с максимальной точностью оценивать эмоции своей аудитории. И поэтому сочла целесообразным возвестить главную фразу лишь в тот момент, когда Дональд уже был готов разразиться яростной вспышкой.