Двенадцать граней страха - Марина Серова

И вот теперь он предлагает сотрудничество. Почему? Что изменилось?

Я вспомнила его глаза — уставшие глаза человека, который слишком долго жил с болью и гневом. Возможно, он просто устал от собственной мести. Или понял, что настоящее освобождение приходит не через месть, а через справедливость.

Я достала телефон и набрала номер Кирьянова.

— Привет, это я, — сказала я, когда он ответил. — Сможешь сделать для меня еще одну проверку? Мне нужно знать, подавал ли Чен Ли апелляцию на свой приговор.

Кирьянов ответил не сразу:

— Ты же понимаешь, что это закрытая информация? — В его голосе звучало беспокойство. — Таня, во что ты влезла на этот раз?

— Просто проверь, пожалуйста. Это важно.

— Хорошо, — неохотно согласился он. — Перезвоню, как только узнаю.

Через пятнадцать минут мой телефон завибрировал.

— Он подавал апелляцию пять раз, — сообщил Кирьянов. — Каждый год после вынесения приговора. Все пять раз отказ. Последняя была два года назад.

— Спасибо, Кирь. Ты настоящий друг.

— Таня, — его голос стал серьезным, — что бы ты ни задумала, будь осторожна. Этот парень отсидел за особо тяжкое экономическое преступление. Он не безобидный ягненок.

— Я знаю. Но, возможно, он и не волк, каким его представили.

Я отключилась, еще глубже погружаясь в раздумья. Пять апелляций. Пять попыток доказать свою невиновность законным путем. Он верил в систему даже после того, как она его сломала.

А теперь он предлагает мне помочь этой системе восстановить справедливость. Возможно, в этом и был его настоящий план с самого начала? Не просто месть, а реабилитация?

Я допила остывший кофе и приняла решение. Завтра в восемь вечера я буду на Ольховой, 17. Одна, как он просил. Но не безоружной — «макаров» надежно лежал в наплечной кобуре под курткой. Доверяй, но проверяй — один из главных принципов в моей работе.

Глава 12

Накрутить эспрессо до двойного — признак отчаяния. Щедро добавить коньяка — уже диагноз. Взбодрить все это ложкой корицы — попытка придать мазохизму оттенок изысканности. С таким коктейлем в руке я сидела в кухне, наблюдая за утренней оранжевой полоской на горизонте. Розовые пальцы рассвета медленно расправляли ночные тени, словно пытаясь стереть события прошедших суток.

Ключ от камеры хранения, полученный от Чена Ли, лежал на столе, маня своей простотой и одновременно пугая возможными последствиями. Флешка, изъятая из этой ячейки, могла стать не просто доказательством невиновности — это была бомба, способная взорвать десятилетие тщательно выстроенных лжи и манипуляций.

Телефон завибрировал — сообщение от Гарика Папазяна, чьи попытки добиться моего внимания были столь же настойчивы, сколь и безнадежны. Впрочем, на этот раз его информация стоила кофе без коньяка.

«Дорохов срочно распродает активы. Три предприятия уже оформлены на новых владельцев. Брокер говорит, что готовится к отъезду. Билет зарезервирован на послезавтра. Макао, через Пекин».

Значит, крыса почуяла опасность и готовилась покинуть корабль. Дорохов не просто бежал — он заметал следы, избавляясь от всего, что могло привязать его к прошлому. Это радикально меняло все мои планы. С другой стороны, он просто не успеет уехать. К тому же он пообещал мне, что будет на встрече. И я ему верила.

Спать не хотелось совершенно. И я вновь открыла на ноутбуке информацию с флешки, которую взяла из камеры хранения. Днем, в кафе, я лишь мельком просмотрела документы, после чего уделила время осмыслению ситуации. А сейчас, ранним утром после бессонной ночи, похоже, пришло время все изучить более тщательно.

Флешка содержала настоящий архив. Финансовые отчеты, записи телефонных разговоров, фотографии документов с печатями судебных инстанций. Чен Ли оказался педантичным коллекционером улик. Методично, день за днем, он собирал доказательства собственной невиновности и виновности тех, кто превратил его жизнь в руины.

Одна папка называлась просто «Ветров». Несколько аудиофайлов датировались периодом судебного процесса над Ченом. Я включила воспроизведение и услышала характерный тембр профессора, который тогда еще был федеральным судьей. Второй голос, глубокий и самоуверенный, принадлежал Дорохову.

— Вы понимаете, что, если установят истину, цена будет неприемлемой? — говорил Ветров.

— Давайте не драматизировать, — отвечал Дорохов. — Экспертиза подтвердила, что найденные свитки — оригиналы. Этот молодой человек должен оценить последствия своей дерзости. Десять лет — весьма щадящий срок за такое оскорбление искусства.

— Его адвокат поднял вопрос о независимой международной экспертизе.

— Экспертиза уже проведена, Аркадий Петрович. Наш многоуважаемый Игорь Семенович лично подтвердил подлинность. А вас я попрошу не волноваться. Ваша дочь обязательно поступит в этот медицинский университет, у нее будет отличная рекомендация.

Запись прервалась. Я почувствовала, как пульс участился. Здесь было все — прямое подтверждение сговора, давления на судью, фальсификации доказательств. Но и подтверждение подозрений, что Чен Ли десять лет продумывал месть, погружаясь в темноту ненависти, как в сосуд с формальдегидом.

Я просмотрела еще несколько файлов. От финансовых схем рябило в глазах, но общая картина становилась ясной. Дорохов использовал свои связи, чтобы заполучить коллекцию китайских древностей, часть которой попала в Россию контрабандным путем. Коллекция включала те самые двенадцатигранные кости династии Мин, которые он считал источником своей удачи. И оценивалась она, надо сказать, в десятки миллионов долларов. Когда молодой и принципиальный искусствовед Чен Ли попытался доказать, что некоторые свитки — искусные копии, Дорохов повернул ситуацию против него, обвинив в попытке подделки оригиналов. Судебный процесс стал фарсом с заранее известным исходом. Ветров вынес приговор, который разрушил жизнь не только Чена, но и всей его семьи.

На экране появились фотографии газетных вырезок. Одна из них с траурной рамкой содержала краткий некролог: «Марина Лян, известный в городе реставратор восточного искусства, покончила с собой. Причины трагедии не разглашаются». Мать Чена. Она не смогла пережить позора и расставания с сыном и мужем.

Чувство гнева и справедливости, которое я так старательно сдерживала профессиональной отстраненностью, вдруг прорвалось, как гной сквозь повязку. Это уже не было просто делом о подмене антикварных костей. Это было дело о судьбе, сломанной алчностью, трусостью и лжесвидетельством.

Достав телефон, я набрала номер Кирьянова. Подполковник ответил не сразу, его голос звучал устало.

— Таня, ты в курсе, что сейчас пять утра?

— Полшестого, если быть точной. Киря, мне нужно кое-что обсудить. Это касается дела Дорохова и смерти реставратора.

— Не по телефону, — отрезал он. — Встретимся в «Старом парке» в девять, как раз кафе откроется.

«Старый парк» — это кафе недалеко от центрального отделения полиции, где мы обычно встречались для конфиденциальных разговоров. Место было идеальным —