Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре

внезапной дружбы тоже меня злила: я банально ревновала, мысль металась в поисках ответа. Почему именно этим летом, прямо на моих глазах, произошел явный сдвиг в пользу никем ранее не любимой (даже пожилым мужем, признаемся себе) девочки? Чем, черт возьми, эта невзрачная крошка, к которой в доме раньше относились как к смеси кошки и прислуги, уточним: нерадивой прислуги и пуганой кошки — с раздражением и пренебрежением, — чем она так зацепила Алекс? Умную, ироничную, стильную, сильную Алекс, с которой — впервые за свою жизнь я сама хотела бы дружить?

Неужели она просто раньше меня узнала, что Валя — девочка весьма состоятельная? Захотела прислониться к пшеничным золотым миллионам, сварганить себе за счет алтайской родни коллекцию на какой-нибудь московской фешен-уик? Это мог бы быть понятный мотив, но сама я в него не верила. И злилась пуще прежнего от своей интеллектуальной беспомощности: казалось, вокруг меня прямо-таки рассыпаны тайные знаки, а я все не могу довести дело до конца, размотать нить, найти, возможно, совсем простое и невинное объяснение.

Но как-то утром, оставшись со своей чашкой кофе одна на веранде, я вдруг поняла, что есть кое-что, что я могу проверить. И выбежала, как была, в футболке и старых трениках, во двор, а оттуда в гараж. Завела машину и зашла в историю навигатора. Вот кладбище, которое я забила сама. Вот — место работы Анны, куда я же ее и возила. Были еще несколько адресов, куда в свое время меня просил заехать Двинский: все в центре города… Я прокручивала историю поездок дальше, дальше… Дальше и правда шли странные адреса — часто улица, без номера дома. Или — перекресток двух дорог. Но все — в загородной зоне. Дома друзей, куда ездили провести выходные? Места модных ресторанов на природе? Я вылезла из автомобиля, вернулась в дом, допила кофе и набрала телефон регбиста.

— Не спишь?

— Уже нет, — ответил сонный голос, в котором — вот удивительно — не слышалось недовольства.

— Ты в городе или в нашей деревне?

— С тех пор, как ты рядом, окопался на здешних болотах. А что, есть предложения о встрече?

— Лучше. Есть предложение вместе покататься.

— Куда это?

— По ленинским местам. И желательно на твоей большой и красивой машине.

— Я заинтригован.

— И правильно. Я выйду и пойду в направлении твоей дачи. Заберешь меня на углу через пятнадцать минут.

— Пятнадцать? — в голосе читался ужас.

— Обойдешься сегодня без макияжа и укладки, милый.

Он хмыкнул.

— Договорились.

Забавно, думала я, идя мимо модных дач к Нининым пенатам, что мы взяли некий странный для нашего дуэта кокетливо-ироничный тон. Думается, слово всегда имеет вес, отзывается в наших мозгах, даже когда произносящий его знает, что оно ложно. Стоило Косте признаться Алекс в нашем несуществующем страстном романе — и вуаля, ловите — эту легкую интимность в общении плюс полностью ушедшую иерархичность между нанимателем и нанятым персоналом. Крупным бизнесменом и мелкой сошкой-доносчиком.

— Привет. — Перегнувшись через пассажирское сиденье, он распахнул дверь машины. Не бог весть какая любезность, но лучше, чем ничего. — Что за срочность?

— Привет. — Я протянула ему листок бумаги с адресами. — Это места, куда Валя ездила одна. Или… — задумалась я на секунду, — Валю возила Алекс.

— Потому что… — Он поднял бровь, ожидая более развернутых объяснений.

Я сложила руки на коленях — пожалуй, мне пора потратиться на маникюр. Лето на дачном участке явно не пошло им на пользу. Вздохнула, пожала плечами.

— Потому что Валя не водит сама. С того момента, очевидно, как попала в аварию. А моей помощи она не просила.

— Я все равно не понимаю, зачем нам…

— Да черт возьми! — взорвалась я. — Я тоже ничего не понимаю! Но не могу никого напрямую спросить, чтобы не спугнуть. Поэтому мы попробуем поехать по этим адресам, чтобы понять. Может быть, кого-нибудь встретим. Может, что-то увидим…

— Ясно. — Он включил зажигание. — Поехали. Ты только не нервничай. И впредь с такой аргументацией будешь кататься по своим ленинским местам сама. Я тебе за это деньги плачу, помнишь?

Пожалуй, я поторопилась поздравить себя с изменением климата наших отношений. Я посмотрела на него исподлобья. Он же как ни в чем не бывало включил радио, настроил его на джаз и втопил педаль в пол.

Через два часа мы сидели напротив друг друга в замызганном кафе при автозаправке.

— Прости. — Я даже не пыталась заставить себя пить кислый кофе из пластмассового стаканчика.

— Давай-ка подытожим. Мы увидели, — он начал загибать пальцы, — ворота на берег залива на повороте к Зеленогорску, раз. Участок трассы через лес, два. Съезд со старой узкоколейки, три. И, наконец, бетонную автобусную остановку. Ничего не пропустил?

— Ничего, — я вздохнула. — Только у нас остался еще один адрес. Проверим?

Он посмотрел на меня крайне выразительно, но вместо ругательства только с хрустом раздавил в кулаке стаканчик из-под кофе.

— Ладно. Это почти по дороге. Поехали.

Я виновато на него взглянула. Святой человек.

Мы выехали в зачинающихся сумерках: путь предстоял через несколько деревень с гофрированными крышами, заборами — то свежими, то покосившимися, мимо мелких супермаркетов, мимо лесополосы с пожелтевшими березами, за которыми тускло блеснула вода. Санаторий «Лесной», — гласил указатель. Костя притормозил. Повернулся ко мне.

— Выходить будешь?

Я мрачно кивнула. Делать тут нечего, это ясно.

Из машины меня вытолкнули упрямство и невысказанный упрек со стороны водителя. Я медленно прошла по обочине в сторону санатория. Цивильная асфальтированная дорога вела вглубь леса. Судя по недавно промелькнувшему озеру, санаторий, кроме леса, располагал еще и пляжем. Чуть в глубине от шоссе стоял валун со стилизованной в билибинской манере надписью: «Лесной». Я в раздражении пнула камень: идиотка! На что я потратила целый день!

Сверху согласно скрипели ели: вся бровка лесного пути была усыпана рыжей хвоей. Пора было возвращаться обратно, под осуждающие очи Кости Олеговича. Я наклонилась, чтобы поднять шишку: в детстве их смолистый запах был для меня лучше всяких духов. И, уже прижав влажную шишку к носу, обернулась: мне показалось, я увидела что-то между стволами. Я снова нагнулась, чтобы поймать тот всполох чужого для темного ельника цвета. Так и есть! Сделала несколько шагов вглубь леса, кроссовкой счистила налипшие иголки… венок из искусственных цветов, такие кладут на надгробия: дешево и долговечно. Я брезгливо дотронулась до аляповатого пластика. Как это вообще здесь оказалось? Оглядевшись, подняла голову вверх: на высоте двух метров вокруг массивного елового ствола была накручена проволока. Вот оно что. Кенотаф. Пустая могила. Способ покойнику отметиться не только на кладбище, но и на месте гибели. Кто-то умер,