Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

– Вы оставили на столе записку, якобы написанную Петиной рукой – догадываюсь я, кто ее написал! – и вышли. Но затем вам потребовалось время. Всё должно было выглядеть как самоубийство. Человек, которого вы своими руками впустили в дом, долго возился с отмычкой, дольше, чем договаривались… Вы, наверное, были в ужасе. Горничные и родители уехали, но внизу оставался повар. Да и охрана могла прибежать… Но все обошлось. С замком следовало обращаться очень бережно, чтобы ни у кого и подозрений не возникло, что над ним поработали. Киллер не торопился. Когда он закончил, вы проводили его вниз, заперли за ним дверь, а потом кинулись к Бурдонову. Вот так всё было, Лида. Я расскажу об этом Мите, потому что он заслуживает знать, кто стоит за смертью его отца.

– У вас нет доказательств. – Она лишь слегка побледнела, и дыхание стало учащенным. – Ни одного. Только ваши старческие бредни.

– Идущий за мною сильнее меня, – задумчиво проговорил Гройс.

– Это вы сейчас к чему?

– Да так… Пришло на ум. Между прочим, это вы сдали мою помощницу Пономареву. Не Мукосеева позвонила ему, когда она появилась, а вы. И это дало ему время подготовиться. Однако это неважно.

Внизу раздались шаги, горничная прошла через холл, не заметив их.

– Если вы станете разносить этот бред, я вас засужу, – сказала Лида, переведя взгляд с нее на Гройса.

Тот усмехнулся.

– Зря вы скалитесь. Вы просто не понимаете, с кем связались. У папы есть отличные юристы. Мы докажем, что вы своей клеветой причинили существенный вред моему здоровью. Я вообще-то вены могу порезать, если Митя меня бросит. Будете потом оплачивать счет из клиники неврозов до конца жизни с вашей пенсии.

– Откуда у меня пенсия, дорогая, – вздохнул старик. – Живу на милостыню и пожертвования.

– И маме скажу, что я соврала насчет энергопрактика. – Лида ткнула в него маленьким белым пальчиком. – Вы меня ввели в заблуждение. Я-то считала, что вы действительно хотите Мите помочь… А вы его просто придерживали для своей этой, как ее… Айнур. Мама вас возненавидит. Знаете, двое Левашовых, которые хотят вас уничтожить… – Она покачала головой. – Если я передам родителям, как вы меня оскорбляли… Они вас просто раздавят. Вы всю жизнь врали и обманывали людей, мне Митя о вас рассказывал. А теперь вдруг заделались праведником? Вам никто не поверит.

Разговаривать больше было не о чем, и Гройс молчал, глядя в окно.

– Ну и чего вы ждете? – с вызовом спросила Лида.

– Пока вы первая покинете меня, моя дорогая. Мне вовсе не хочется получить тычок в спину. Собирай потом старые кости с ваших мраморных ступеней…

Лида изменилась в лице, и стало ясно, что его догадка была близка к истине. Несколько секунд она боролась с собой, чтобы не наговорить лишнего, но воспитание и хладнокровие взяли верх.

– Всего хорошего, берегите себя!

Она взбежала по лестнице и исчезла, оставив на прощанье воздушное облако своего парфюма, легкого и невинного, с нотой зеленых листьев, растертых в пальцах.

* * *

– Это она убила Петю, – сказал Гройс.

Хотели обосноваться, как обычно, в гостиной, но Айнур, едва переступив порог, бросилась на кухню. Пальцы ее пробежались по банкам со специями, как по клавишам фортепиано, задержались на керамической ручке шкафа, погладили тюлений бок холодильника. Гройс посмотрел на это и решил, что ужинать, в порядке исключения, будут здесь.

Прохор возмущенно заорал. Но его заперли и накинули покрывало на клетку. Он притих и только изредка гремел клювом по прутьям, точно каторжник – своими кандалами.

– Неужели призналась? – спросил Маевский.

– Лида опасалась, что я записываю каждое ее слово, и была осторожна. Взгляды и интонацию к делу не пришьешь. Она ошиблась только раз – поведала трогательную историю о том, что пять минут не могла отвести взгляда от тела самоубийцы… Жаль, Митя не присутствовал при нашем разговоре. Теперь она изобретет что-нибудь другое.

– Не так-то это просто, – заметил Никита.

– Напротив, легче легкого. Я бы на ее месте сказал, что, услышав выстрел, не сразу осознал, что это было. Вот такая у меня замедленная реакция. Это ничем не опровергнуть, а подтверждений моей версии нет никаких. Айнур, дорогая моя, присядь.

– Может, хотя бы запеченные овощи, Михаил Степанович?

– Ничего не хочу. Эта хорошая девочка испортила мне аппетит. – Он оглядел помощников и негромко хохотнул: – Вид у нас, конечно… Побитые, но несломленные. Впору снимать художественное кино.

Маевский непроизвольно дотронулся до скулы. Гройс за эти дни пожелтел, как осенний лист, Айнур выглядела изможденной.

– Получается, она будет жить как ни в чем не бывало? – хрипловато спросил Никита. – Заказала человека – и всё в порядке?

– Никто и не говорит, что всё в порядке, – отозвалась Айнур.

– Этот Пономарев по Москве ходит, отверткой размахивает безнаказанно…

– Вот ты бы пошел и написал заявление, – ласково предложил Гройс. – Мол, так и так, был свидетелем убийства, опознал в курьере гражданина Пономарева…

Маевский возразил серьезно:

– Вы не хуже моего знаете, что ни к чему это не приведет. У Пономарева окажется алиби, а также деньги на лучшего адвоката. Я буду очень удивлен, если в итоге не меня закроют за убийство Желтухина.

– Не думаю, что Канторович прислал к Лиде Левашовой именно Пономарева. Слишком ценный кадр, чтобы рисковать им… Нет, отправили человечка попроще. Чутье нашептывает, что убийство Игнатова – тоже его рук дело. Любит огнестрельное оружие, умеет обращаться с замками… Но ты прав насчет того, что наши выкладки никого не интересуют.

– Но вы хотя бы Мите расскажете? – сердито спросила Айнур.

– Мите – расскажу. Но в остальном, дорогие мои, нам придется признать: справедливость не восторжествует. Не отольются кошке ни мышкины слезки, ни мышкины синяки. – Гройс покосился на Маевского. – И еще вопрос, кому больше поверит Митя: своей возлюбленной или старому дурню, который выдумывает россказни о наемном убийце. Дедушка уже в маразме, то-се… – Он покрутил пальцем у виска. – Резюмируем! Домбровский, который чем-то мешал Канторовичу, – в морге. Сам Канторович – на коне. Пономарев по-прежнему при нем. А Лида Левашова избавилась от единственного препятствия на пути к браку с Митей и выйдет за него замуж, предсказываю, ровно через год.

– А нам что остается? – обозлившись, но стараясь этого не показывать, спросил Маевский.

– Бога благодарить за то, что живы остались, – без тени улыбки ответил Гройс. – Отделались синяками, ушибами и попранным самолюбием. Смирение, Никита, – один из самых полезных скиллов, как вы, молодежь, выражаетесь.

– Уже лет пять так никто не выражается.

– Напрасно. Емкое слово, хорошее. В общем, надо уметь с достоинством принимать поражение. – Гройс поднялся. – А