Посредник - Женя Гравис

Самарин выдвинулся навстречу.

Мужчина сложил руки лодочкой, коротко поклонился, явив намечающуюся лысину, и произнес почти без акцента:

– Моя фамилия Накагава, я младший помощник консула. Чем могу содействовать московской полиции?

– Дмитрий Самарин, начальник Убойного отдела. В этой беседке ночью был убит ваш соотечественник. Кто-то оставил там записку на японском, и нам бы не помешала помощь с переводом.

– Буду рад помочь. Могу я прежде… взглянуть на тело?

– Зрелище не из самых приятных, – сообщил Митя, смерив взглядом щуплую фигуру помощника. – Довольно… кровавое.

– Вид крови меня не смутит. Подданных Японии в Москве немного. Возможно, я знал этого человека.

– Резонно.

Кровь и кишки господина Накагаву в самом деле не смутили. Помощник консула окинул бесстрастным взглядом «композицию», задержался на лице мертвеца… и вдруг, снова сложив руки, согнулся в поклоне – куда более глубоком, чем достался начальнику Убойного отдела.

Митя был озадачен.

– Вы его знали? – спросил он японца.

– Этот человек мне незнаком. Я вижу его впервые.

– Не сочтите за бестактность, но… Мне показалось, что вы сейчас выразили покойному куда большее почтение…

«…чем мне», – хотел добавить Митя, но не произнес этого вслух.

Лицо господина Накагавы осталось спокойным. Лишь едва заметно дернулись уголки губ.

– Вы правы, господин Самарин-сан. Но я не желал подчеркнуть, что статус этого человека выше, чем ваш. Прошу прощения, если невольно намекнул на это. Я лишь хотел выразить уважение к тщательному и безупречному исполнению сэппуку…

Сыщик непонимающе нахмурился. А помощник консула застыл на несколько секунд, потом как-то очень растерянно потер лоб, но тут же подобрался и продолжил:

– Это… ритуал. Лишение себя жизни из-за предполагаемого бесчестия.

– Вы что, хотите сказать, он сам это сделал? – изумился Митя.

– Разумеется. Церемония проведена безукоризненно. Он сделал все сам и даже не позвал кайсяку, помощника. Как правило, ни у кого не хватает духу довести дело до конца, и тогда помощник стоит наготове с мечом, чтобы отрубить голову. Этот господин не уронил чести до последней секунды. Я восхищен его храбростью и выдержкой.

– Он не господин, – возразил Митя. – Его звали Нобуо, он был слугой.

– Кем бы он ни был, но закончил свой путь как истинный самурай.

– Он оставил записку. – Митя вытащил из кармана лист бумаги, и Накагава взял его обеими руками, пробежал глазами по строчкам.

– Здесь дзисэй – прощальное стихотворение, и еще признание в преступлении. «Ветер утих. Опала сухая ветвь. Остался лишь след огня». Нобуо пишет, что признается в убийстве старой женщины Зубатовой-сан, которая обрекла его госпожу на годы мучений. Что это было убийство чести, совершенное по долгу службы и собственной воле.

– Вот как… – Митя задумался. – А с собой-то зачем кончать так жестоко? Пришел бы в полицию и покаялся, если совесть замучила… Ну или нашел бы способ… попроще.

Младший помощник консула Накагава задумался, и на лице его вновь почти не отразилось эмоций. Лишь какие-то отдаленные полунамеки, как будто японец изо всех сил пытался подобрать нужные слова.

– Он выбрал путь. Это было его решение, – сообщил наконец Накагава и снова поклонился.

«Ну и нравы у этих японцев, – подумал Митя. – Не дай бог придется когда-нибудь воевать с ними. Непостижимая логика».

У него в груди будто щелкнул невидимый тумблер. Как удобно, черт возьми. В тот самый миг, когда нужно выкрутиться из непростой ситуации, мироздание подсовывает ему мертвеца с чистосердечным признанием.

«Твои происки?» – мысленно обратился Самарин к тьме.

Она ничего не ответила. Может, потому, что Нескучный сад заливало утреннее солнце и никакой тьмы здесь и в помине быть не могло?

– Я могу чем-то еще помочь? – спросил господин Накагава.

– Будьте добры, нанесите визит в Сыскную полицию и оформите письменно ваши показания насчет ритуала и всего остального. Вас проводят. Благодарю за содействие.

– Если хозяйке Нобуо потребуется помощь… Сообщите ей, пожалуйста, что консульство готово ее оказать и даже доставить тело на родину, если потребуется.

«Уж я сообщу», – думал Митя, покидая Нескучный сад и подзывая извозчика на Большой Калужской.

Шустрый «ванька» домчал быстро, и Самарин придержал его у парадного крыльца: «Жди!»

Гостиница «Метрополь» встретила сыщика на входе суровым заслоном в виде знакомого пожилого швейцара.

– Куда прешь? – Бордовая ливрея перегородила дверной проем. – Опять ты здесь?

Швейцар Самарина тоже запомнил. Митя без слов выхватил удостоверение и сунул привратнику в лицо, не без удовольствия наблюдая, как меняется его выражение.

– Где она? – крикнул сыщик, полагая, что швейцар догадается, о ком речь.

Догадался. Не идиот.

– Так это… вашбродь. Уехала. С полчаса как.

– Куда?

– В Раменский приют для сирот.

Сообразительный «ванька» понял без лишних приказаний и стегнул лошадку, разворачивая экипаж на Воскресенскую площадь.

Часы на здании городской Думы пробили десять.

Аделаиду Симу Митя нашел на скамейке во внутреннем дворе приюта. Мадам сидела с неизменной вуалеткой на лице и наблюдала за играющими невдалеке детьми. Сыщик подошел и уселся рядом.

Молчание затягивалось.

«Она уже знает», – подумал вдруг Митя.

Он проследил за взглядом Аделаиды Юрьевны. Там у горки влажного после грозы песка лепили куличики три девочки лет четырех в одинаковых серых платьях: одна – со светлыми волосами и две – с темными кудряшками. За ними присматривала барышня лет пятнадцати в таком же невзрачном наряде.

Барышня Аделаиду совсем не интересовала, а за малышней магесса следила очень внимательно. Митя вспомнил молодую даму Варвару Литвинову, ее визит в психиатрическую больницу, дату смерти, обстоятельства гибели… и спросил наугад:

– Которая из них?

– Беленькая, – через длинную паузу ответила мадам. – Вы все же доискались.

– Это было не так сложно. Всего лишь сопоставил кое-какие факты. Вы сообщили девочке, что у нее есть родная тетя?

– Я еще не решила. Когда бабушка оставила мне управление этим приютом, я… готова была растерзать ее за эту злую шутку. На ее счастье, она была уже глубоко под землей. А теперь… я не знаю, что мне делать.

Мадам повернулась к Мите, словно спрашивая совета. Выражение лица под вуалью было неразличимым. Но поза выказывала сомнение, печаль, надежду, растерянность… Аделаида Юрьевна снова играла в свои игры.

– Я вам не советчик, – ответил Митя. – И я тут совсем по другому делу. Сегодня утром в Нескучном саду найдено тело вашего слуги. Помощник японского консула уверяет, что Нобуо покончил с собой. Что это было… сэппуку. Надеюсь, я верно произнес.

И снова она не дрогнула лицом – даже под вуалью. Прямо как господин Накагава. Черт, у японцев, пожалуй, стоит поучиться выдержке.

– Очень жаль это слышать, – тихо произнесла мадам.

– Он оставил записку, в которой признался в убийстве Дарьи Васильевны.

Статуя. Мраморная статуя под покрывалом.

– Я… подозревала, что он как-то