Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Не надо было возвращать Калинникову его мать. Он сразу предложил это Гройсу. «Я ее на вас обменяю, вы понимаете или нет?» – «Я-то понимаю, а вот ты, сударь мой, не представляешь, что сделает с тобой Калинников. Он подобного шантажа не позволит и обменивать на меня свою мамашу не станет, уж поверь. А тебя найдут в два счета и выпотрошат. Наша единственная возможность – показать, на что мы способны, но не использовать его мать как оружие».

«Ну как, Михаил Степанович, показали?» – мысленно спросил Никита.

Над теремом, от которого в глубине участка виднелась только крыша, покачивались березы. В ветках кто-то оживленно трещал и насвистывал. «Дрон, стопудово», – зло подумал Маевский.

– Валим, – коротко сказал он.

Бурова сделала два шага к машине, припаркованной на обочине, обернулась к теремку и громко нараспев заговорила, почти запела:

– Идет мальчик золотой, идет за водой, не оступается, прямо идет, по дороженьке, по реченьке, по реченьке, по теплой водичке.

«Как Иисус, что ли?» – мелькнуло у Никиты.

Он открыл дверцу, но Бурова продолжала блажить, обернув лицо к березам:

– Несет водичка Петеньку, несет-несет и вынесет… Идет мой голубчик, идет моя радость, ко мне идет, к мамоньке своей родной…

Маевского шатнуло вперед. В голову вплыла страшная, как шаровая молния, мысль, что он очень давно не видел маму, так давно, что она могла умереть за это время. Никита был у родителей месяц назад, и какая-то часть его сознания это понимала, но это было абстрактное понимание, рассудочное. Чувства говорили другое.

– Сердечко мое, – громко позвала Марина, – кровушка моя, течет ко мне кровушка, прямо в сердечко мое, чтобы билось мое сердечко, не умирало…

Что-то щелкнуло. Дверца слева от ворот открылась. В проеме показался парень возраста Маевского, белобрысый, конопатый, и уставился на Марину круглыми, как пуговицы, голубыми глазами.

Как только Никита увидел его, шаровая молния рассосалась. Он подошел к Буровой. Отвлекать ее нельзя, и он надеялся только, что она помнит его предупреждение: охранник будет не один. Второй либо отдыхает в будке, либо пасет периметр.

Белобрысый замер в прострации, и они втроем приблизились к калитке: Никита и Айнур прятались за широкую спину Буровой, как дети за воспитательницей. Маевский сразу увидел, что был прав насчет второго охранника. Этот второй, зевая, стоял на пороге будки, заложив большие пальцы за пояс. Он был старше, мордастее и, на взгляд Никиты, вчетверо опаснее первого. Того-то салагу Бурова позвала через забор – и он потянулся на голос, как ребенок за дудочкой Крысолова. А этот явно спал, но проснулся и выполз проверить, что происходит.

– Солдатик, мне бы старшого твоего, – мягко сказала Бурова, – поговорить бы с ним, словечко ему сказать, золотое слово, ласковое, теплое, он обрадуется и наградит тебя, денег даст и отпустит в дорогу дальнюю, ты ведь хочешь в дороженьку, так хочешь, что ножки чешутся…

Маевский помнил, что у них двадцать минут. Если очень повезет. Если все пойдет как надо. Если Бурова нигде не собьется и в них не пальнут из-за угла, разглядев по камерам, что за безобразие тут творится.

Шея у Буровой покрылась каплями пота, а волосы на затылке взмокли. Никита не знал, трудно ли удерживать под гипнозом двоих сразу, они с Айнур ни о чем ее особо не расспрашивали, просто обозначили задание – и Бурова его выполняла.

– Серега, подойди, ты нужен, – сказал в рацию мордастый.

Рация не стала задавать вопросов, хотя голос у мордастого был так себе: медлительный и сонный. Он тянул слова, как обкуренный, и будь Маевский Серегой, он прибежал бы рысью, чтобы разобраться с подчиненными.

Но Серега вывернул из-за угла и пошел к ним ровно, бодро, однако без малейшей спешки.

Он прошел мимо дома, и Маевского поразила толщина бревен, из которых был сложен терем. Он помнил, что эти бревна везли черт знает откуда… Но когда рядом оказался человек и стало видно, что если подвесить его горизонтально, он будет вдвое тоньше каждого бревна, – а ведь это был довольно крепкий плечистый мужик, – так вот, когда Маевский отчетливо это увидел, он вдруг разозлился. «Срань какая, – подумал он в адрес отставного генерал-майора, – лес ему везли, суке, через всю страну…» Было что-то оскорбительное в том, что березы шелестели над головой, заливалась какая-то пичужка и белоснежные наличники выглядели как глазурь на свежем прянике. Сказочное это было место. А обосновался в нем мерзкий паук Калинников. И где-то в глубине своего убежища держал Гройса.

Гройс представился Никите обмотанным, точно Фродо, липкой паутиной, подвешенным за ноги к потолку и с белым мертвым лицом. Поэтому, когда плечистый Серега, увидев их троицу возле будки, замедлил шаг, Никита выступил навстречу. Он шестым чувством понял, что расстояния между Серегой и Буровой недостаточно; что Бурова устала, что силы ее на исходе, и еще она, кажется, намылилась в обморок. Всё это Маевский обострившимся чутьем распознал в какую-то долю секунды и, подстегнутый злобой, сказал в полный голос:

– Ты, ептыть, может, еще приляжешь? А мы тебя подождем. И Григорий Иванович подождет! У него ж времени-то вагон.

На Серегу упоминание имени начальства вкупе с раздраженной интонацией гостя произвело то впечатление, на которое Маевский и рассчитывал. Никита был сыном военного, учился на военного и год добросовестно отслужил. Он знал этих людей. В драке против Сереги он не выстоял бы и минуты. Но рот Маевский успел открыть первым, и начальственные нотки, сыгранные им очень точно, сложились в правильную музыкальную фразу.

Теперь он был не мутным чуваком с двумя непонятными бабами в довесок, а посланником воли Григория Ивановича.

За распахнутой калиткой стоял белобрысый салага. Второй охранник сидел в будке возле окна. Видимых признаков опасности не было, и Серега ускорил шаг.

За эти десять шагов Айнур встала ближе к Буровой, буквально подпирая ее, и повернулась так, чтобы рюкзак прижимался к Марининому плечу. Маевский стоял перед ними, не сводя с Сереги немигающего взгляда.

Старший смены начал подозревать неладное, когда до их троицы оставалось восемь шагов. Еще три он прошел по инерции, отмечая странную неподвижность обоих охранников. Они должны были обернуться к нему. Собственно, и доложить тоже должны были они…

Рука его скользнула в кобуру, и тогда Бурова отодвинула Маевского и заговорила.

В доме оказалось много людей. Вот уж чего Никита никак не ожидал. Он думал, что самое сложное – убедить старшего смены. Но теперь это стало похоже на долбаный квест. Они шли уже вчетвером, охранник – первым, они – выстроившись за ним в цепочку, и ловили взгляды встречных.