Сам себе приговор - Николай Иванович Леонов

– Я не могу долго у вас рассиживаться. У меня в половине шестого назначена встреча, – громко заметил Тарасов, опускаясь на стул и косясь на сосредоточенно печатавшего оперативника за соседним столом.

– Надеюсь, что мы быстро разберемся со всеми формальностями и отпустим вас.

Интонации голоса Гурова совсем не были многообещающими и ставили под сомнение его слова. Этот нюанс не ускользнул от Тарасова, и мужчина нервно поерзал на стуле.

– Что вы хотите от меня узнать? – спросил он.

– Напомните мне, при каких обстоятельствах ваша жена ушла из дома вместе с дочерью, – попросил Лев Иванович и приготовился записывать ответ Тарасова.

– Я не понял, вы меня в чем-то подозреваете? – кивнул Эдуард Тарасов на листки бумаги, лежащие на столе перед Гуровым. – Если это так, то я хочу знать, в чем состоят ваши подозрения, а если нет… Зачем вы собираетесь записывать мои ответы? Я думал…

– Вы думали, что я пригласил вас просто побеседовать и поговорить за жизнь? – чуть наклонив голову, спросил Гуров. – Ах да, я ведь вам не сказал при нашей первой встрече, что кроме найденной в мусорном контейнере дамской сумочки с документами вашей жены там же было найдено тело. Женское тело. Упакованное в мешок. Тело без головы…

Гуров специально говорил неторопливо и с расстановкой, перечисляя все нюансы страшной находки, и при этом внимательно следил за реакцией Тарасова. Тот вдруг стал бледным, как привидение. Причем побледнели и лицо, и шея, и руки. Лев Иванович даже испугался, что Тарасова сейчас хватит сердечный приступ. Что кровь отольет не только от лица и рук, но и от сердца, а вернуться обратно забудет. Поэтому он быстро спросил:

– Вам плохо? Может, вызвать врача?

– Воды, если можно, – просипел внезапно потерявший голос тренер по гандболу.

– Водичка у вас есть в кабинете? – поинтересовался Лев Иванович у незнакомого оперативника.

– Была где-то бутылка… – стал оглядываться тот. – Так вон она, на окошке стоит, – указал он на полупустую литровую бутылку на окне.

Гуров принес бутылку и протянул ее Тарасову. Тот, отвинтив крышку, с размаху запрокинув бутылку, сделал большой глоток и тут же поперхнулся, вытаращив глаза на Гурова.

– Это что такое? – еще более сиплым голосом спросил он. – Зачем вы подсунули мне бутылку со спиртом? – Тарасов вскочил на ноги. – Специально, да? Чтобы потом сказать, что я пришел к вам в управление пьяный, стал дебоширить и вы меня задержали?! Чтобы потом навесить на меня убийство жены?! Так?!

– Не понял, – растерялся от такого поведения и набора странных вопросов Лев Иванович и тоже встал.

Он взял из рук Тарасова пластиковую бутылку и понюхал ее содержимое.

– Черт вас дери! – Лев Иванович возмущенно посмотрел на оперативника, который еще после первых восклицаний тренера вдруг остолбенел и испуганно стал смотреть то на Тарасова, то на Гурова.

– Блин, я же не знал, что там спиртяга, – выдавил из себя опер и, подойдя к Гурову и приняв от него бутылку, тоже понюхал, словно не веря, что там налит спирт. – Я думал, что там вода.

– Это вы специально! – нервно взвизгнул Тарасов.

Гуров даже удивился, как тот смог так высоко взять ноту, ведь он только что сипел и не мог говорить не то что громко, но и вообще нормальным голосом.

«Видимо, это спирт возымел на голосовые связки Тарасова такое воздействие. Голос мигом прорезался. Тем лучше. Значит, на вопросы будет отвечать громко и четко», – не без сарказма подумал Лев Иванович и уже спокойно сказал, обращаясь одновременно и к оперативнику, и к тренеру:

– Бывает и не такое. Наверное, это какой-нибудь вещдок, который забыли сдать.

– Да, скорее всего, – зацепившись за подсказку Гурова, обрадованно подхватил оперативник. – Давайте я эту бутылку отнесу криминалистам.

– Стойте, ничего из кабинета не выносите! – остановил его Тарасов. – Знаю я вас, на бутылке мои отпечатки пальцев. Потом окажется, что она тоже найдена рядом с местом преступления, и вы на меня всех собак повесите. Так что пускай она остается тут, а я хочу вызвать сюда своего адвоката!

Тарасов достал из кармана айфон и стал пролистывать в нем телефонную книгу. По-видимому, искал номер адвоката. Оперативник, видя какой нехороший для него оборот принимают обстоятельства, решил от греха подальше ретироваться, и Гуров отлично его понимал: тут и своих дел по самое горло и быть замешанным в чужом оперу не очень-то хотелось.

– Послушайте, Эдуард Никитович, – устало вздохнул Гуров и покосился на телефон, который тренер держал в руке. – Никто вас ни в чем не обвиняет, и к нам вы вызваны только в качестве свидетеля. Вы ведь утверждаете, что ваша жена ушла из дому, забрав дочь? Это так?

– Не утверждаю, а подтверждаю, – нервно поправил Льва Ивановича Тарасов и сунул телефон обратно в карман, решив, по-видимому, пока не жаловаться. – Я о ее пропаже пока что никаких заявлений никому не подавал. Вы спросили – я подтвердил. Она не пропала, а просто бросила меня ради другого мужика. Это ее право.

– Полностью с вами согласен – это ее право. – Гуров видел, что Тарасов уже начал успокаиваться, и предложил ему: – Да вы садитесь. Сейчас спокойно все обсудим. А насчет вот этого, – кивнул он на бумагу и ручку, – скажу так. Нам положено фиксировать все допросы и беседы со свидетелями дела. С нас тоже, знаете ли, требуют отчетности.

– Вот и запишите в эти свои отчетности, что вы мне вместо воды подсунули бутылку со спиртом, – Тарасов зло посмотрел на Гурова.

– Прошу извинения за инцидент, – Лев Иванович постарался скрыть усмешку. – Я в этом кабинете впервые. Те же, кто в нем работает, а кабинет занимают трое оперативников, могут не пересекаться по целым неделям. У каждого свой участок и своя работа. Вполне вероятно, что товарищ, который порекомендовал воду из бутылки, стоящей на окне, и в самом деле не знал, что там спирт. Вас устраивают мои пояснения и извинения?

– Устраивают, – нехотя буркнул Тарасов.

– Тогда ответьте мне все-таки на вопрос, который я вам задал. При каких обстоятельствах ваша жена ушла из дому?

– Я был в командировке. Ездил с командой на соревнования в Калининград. Когда вернулся, то ни жены, ни дочери дома не застал. Нашел только записку от Светланы на кухонном столе. В записке она написала, что бросает меня ради какого-то мужика, с которым познакомилась по интернету. Все. Больше я ничего не знаю, – быстро проговорил, словно выплюнул, Тарасов.

– Хорошо. – Гуров,