Сам себе приговор - Николай Иванович Леонов

– Три недели назад. Я уже говорил вам.

– Она вам после того, как ушла из дому, звонила или, может быть, писала?

– Нет. Не звонила и не писала.

– А вы? – Гуров поднял голову и с интересом посмотрел на Тарасова. Тот уже окончательно успокоился и сидел на стуле, заложив ногу на ногу.

– Нет, и я не звонил ей. И не писал тоже.

– А почему? Разве вас не интересовало…

– Нет, меня не интересовало и не интересует, с кем она связалась и куда направилась, – резко перебил Гурова Тарасов.

– Вас не интересовало, куда она отвезла вашу дочь? – Гуров спокойно закончил вопрос.

Тарасов нахмурился и, покусав губы, что выдавало некоторую степень озабоченности, ответил:

– Это меня интересовало. Но толку-то? Чего бы я добился, позвонив ей или написав? Если женщина решила уехать, забрав ребенка от отца, то она, независимо от обстоятельств, все равно окажется в своем праве. Я знаю немало примеров, когда женщины выигрывали суды и когда отцов лишали права встречаться с ребенком. И потом…

Он замолчал и опять стал кусать нижнюю губу.

– И потом, – повторил он, – я не могу сказать про себя, что я идеальный отец и муж. Впрочем, я не стал поднимать шум и по другой причине. Я надеялся, что она вернется ко мне. Не сразу, но вернется.

– Вы говорили, что у нее есть мать…

– Да, у Светланы есть мать и младшая сестра – Галина. Но я с ними не общаюсь. Практически не общаюсь.

– А почему?

– Да они обе чокнутые на всю голову сектантки, вот почему! – заерзал на стуле Тарасов. – Мамаша вообще не хотела, чтобы Светка за меня выходила замуж. Она и ее в детстве в эту секту таскала, и Галку. Но Светка оказалась поумнее и перестала ходить в эту их церковь, или как там она называется на самом деле, а Галина до сих пор с тещей там псалмы поют. Или уж не знаю, что они там делают.

– А что за секта?

– Черт их знает. Какая-то то ли пятидесятническая, то ли харизматическая. Или – еще что-то… Хрен редьки не слаще. Так что мне без разницы.

– Вы не спрашивали у них – может, они знают, куда могла уехать Светлана и с кем она могла познакомиться?

– Они? Да они, кроме своей церкви, и знать ничего не знают. И не желают знать! Они со Светкой только по телефону и общались. Внучку за семь лет только два раза теща навестила. Все, кто не с ними в церкви, те против Бога – так они считают и поэтому не общаются с нами.

– Вы знаете адрес матери и сестры Светланы?

– Знаю.

Тарасов нехотя назвал адрес и добавил:

– Теща мне звонила неделю назад. Спрашивала, где Светлана и почему она не отвечает на ее звонки и эсэмэски сестры.

– И что вы им ответили?

– А что я мог ответить? Сказал, что она уехала отдыхать с Соней за границу. А почему им не отвечает, понятия не имею. Не хочет с ним общаться, вот и не отвечает.

– А почему не сказали им правду, что Светлана от вас ушла?

– Если бы надо было, то она и сама бы их об этом поставила в известность, – огрызнулся Тарасов. – Значит, она не хотела, чтобы они знали. Это ее дело, и не мне в него вмешиваться.

– Да, ее дело, – снова вздохнул Лев Иванович, записывая слова тренера. Поставив точку, он сказал: – Я сейчас покажу вам некоторые вещи…

Договорить Гуров не успел, потому что в двери постучали, и в кабинет заглянула голова, обрамленная копной рыжих кудрей и с конопатками на лице.

– Лев Иванович, меня Орлов к вам направил, – сказала голова, и дверь распахнулась. На пороге появился парень лет двадцати восьми в мокрой от дождя куртке.

– Чижов, ты чего так долго до меня добирался-то? Петр Николаевич обещал, что через час кого-нибудь пришлет, а уже почти два с половиной прошло, – посмотрел Гуров на часы.

– Так я на задание с Петрусевичем ездил в Химки. Пока меня нашли, пока мы там с делами закончили… Меня Сергей Сергеевич отпускать не хотел, но Орлов его уговорил.

– Ладно. Посиди минут десять и помолчи. Я сейчас закончу и скажу, что от тебя требуется.

Молодой и рыжеволосый Чижов прошел к столу, за которым совсем недавно сидел петровский оперативник и, сняв мокрую куртку, повесил ее на спинку стула. Сев и подперев рукой голову, он прикрыл глаза. Гуров и сам так частенько делал в молодости – дремал, когда придется и где придется. Порой за сутки дежурства так умотаешься, что даже пятиминутный отдых кажется райским наслаждением. Набегавшие многие километры ноги гудят, в голове туман и мелькание кадров (порой даже сюрреалистичных) с места преступления, а глаза прикрыл – и хотя бы на несколько минут попадаешь в спасительное забытье, отдыхаешь и телом, и душой.

– Так вот, я отвлекся, – повернулся к Тарасову Лев Иванович. – Сейчас я вам покажу вещи, которые мы нашли в контейнере для мусора и которые были на убитой женщине, а вы мне скажете, принадлежат ли они вашей жене. Хорошо?

Тарасов снова побледнел и, сглотнув ком в горле, не ответил, а только молча кивнул в знак согласия. Гуров пригласил его подойти к столу, стоявшему в дальнем конце кабинета, на котором были разложены вещи, предполагаемо принадлежащие убитой Тарасовой.

– Посмотрите хорошенько. Что-то из этих вещей узнаете?

– Кажется, это ее телефон…

Тарасов протянул руку, чтобы взять и поближе рассмотреть телефон, но Лев Иванович его остановил:

– В руки не берите. Смотрите так. Вы сказали, что телефон принадлежит вашей жене…

– Во всяком случае, у нее была точно такая же модель. И цвет, и размер, и на две сим-карты… – растерянно кивнул Тарасов.

– Сумочка тоже ее?

– Насчет сумочки – не знаю. Может быть, и ее. Я не могу знать все ее вещи. Она покупала их самостоятельно, и меня они мало интересовали.

Тарасов отвечал на вопросы с такой отсутствующей интонацией, словно он не опознавал предметы своей супруги, а просто мимо проходил.

«Тебя и жена, по всей видимости, и дочь точно так же не интересовали», – подумал Лев Иванович, но оставив свое мнение при себе, сказал:

– Ну, хорошо, а ее платья и туфли вы тоже не все знали? Вот эти вещи не узнаете? – Гуров аккуратно развернул перед Тарасовым платье, которое сняли с убитой, и выставил на передний план туфли и шарфик из пакета.

– Тем более! – усмехнулся Тарасов, но тем не