Пропасть - Роберт Харрис

– Я бы с большим удовольствием, – ответил он.

Собаки убежали вперед, а они шли по лужайке, обсуждая его речь в Дублине и бесцеремонную напористость Абердинов.

– Как ты считаешь, кем бы его заменить? Не нужно отвечать сразу. Подумай и напиши мне на той неделе.

Ее забавляло то, как нравилось ему хвастаться перед ней своей властью, делясь секретами, и произносить речи. Он напоминал павлина, который, распустив хвост, расхаживал у нее под окнами. Как только они скрылись от любого случайного взгляда из окна, она взяла его за руку.

– Куда мы пойдем? – спросил он. – Может быть, туда, где прятались от грозы в прошлом году?

– Замок короля Артура? Но там ужасно холодно и жестко, правда? Я нашла место намного лучше.

Она повела его через калитку вглубь леса. Они свернули с дороги на едва приметную, должно быть звериную, тропу. Ветви деревьев висели над самой головой, и ему пришлось снять шляпу. Венеция шла первой, ведя его за руку. Эта несуразность смешила его, он отмахивался от зелени тростью, делал вид, будто сопротивляется, но потом, выйдя на поляну, застыл как вкопанный и воскликнул:

– Ох, какое чудо!

Покрытая густой травой уединенная ложбина полого спускалась к морю.

– Я нашла ее этим летом и сразу подумала: «Вот куда я поведу Премьера, если у него все получится!» Прислушайся! – Она подняла указательный палец.

Вокруг было тихо, только ворковали лесные голуби, в подлеске рыскали собаки, и где-то неподалеку журчал ручей.

– Ни машины, ни Хорвуда, сидящего в шести футах от тебя за стеклянной перегородкой, – повернувшись к нему и притворно наморщив лоб, сказала она. – Позволь тебе заметить, что ты слишком принарядился для такого случая. Дай я тебе помогу.

Она расстегнула пуговицы его сюртука и помогла стащить с плеч. А потом они вместе разложили его на мягкой земле.

Тем вечером премьер-министр пребывал в необычайно приподнятом настроении. Все это заметили.

– Похоже, морской воздух действует на него благотворно. – Сидевший за обедом рядом с Венецией Монтегю кивнул в дальний конец стола, где премьер-министр разглагольствовал перед Сильвией, и многозначительно посмотрел на Венецию.

– Что ж, если это из-за меня, то я только рада. Что плохого в том, что со мной он отвлекается от забот и чувствует себя счастливым? Ему нужен кто-то.

Они оба взглянули на Марго, одетую в вычурное черное платье со множеством черных перьев на ее плоской груди и еще парочкой на украшенном драгоценными камнями головном уборе. Она громко обсуждала Китченера. Ее пронзительный голос охотницы разносился над столом, так что люди невольно замолкали и начинали прислушиваться.

– Я уже говорила Генри, что он, возможно, и не великий человек, но, несомненно, превосходная почтовая лошадь.

Ее услышали все. Многие захохотали. Премьер-министр поморщился. Разговор возобновился.

– Вчера в Дублине за обедом она говорила то же самое, – проворчал Монтегю.

– Удачную фразу не грех и повторить.

– В том-то и беда. Ее будут повторять. Такие слова быстро расходятся.

Под конец обеда женщины перебрались в гостиную, оставив мужчин наслаждаться портвейном и сигарами. Венеция беседовала с Вайолет, но чувствовала на себе жесткий взгляд Марго в черном оперении, пристроившейся на краешке дивана.

– Только не оборачивайся, – прошептала Венеция. – Твоя мачеха смотрит на меня так, словно готова убить.

– Я тоже частенько хочу ее убить, так что, думаю, все по-честному.

Они рассмеялись. Когда-то их можно было назвать лучшими подругами, но теперь они уже не были так близки, как прежде. Венеция забеспокоилась, многое ли Вайолет известно.

Привлеченная их смехом, Марго встала и направилась прямо к ним.

– Боже, она идет сюда, – сказала Венеция. – Ты ведь извинишь меня, дорогая? Я просто не могу ее видеть.

И она вышла на террасу.

Была ясная, чуть прохладная ночь на пороге осени, с яркой луной и звездами, каких никогда не увидишь при искусственном освещении в Лондоне. Венеция спустилась по ступенькам в сад и прогулялась до розария, где стояла ее любимая деревянная скамейка с прекрасным видом на звездное небо. От увядающих цветов струился воспоминанием о лете едва различимый сладкий аромат.

Она села и задумалась о том, что сказал Монтегю о ней и премьер-министре. Неужели это настолько бросается в глаза? Должно быть, так и есть. Но у половины сидевших за столом тоже наверняка были романы. По слухам, даже ее мать наслаждалась amitié amoureuse[27] с графом Карлайлом, хотя Венеция и в мыслях не имела с кем-нибудь заговорить об этом. Самой обычной формой получения удовольствия был фроттаж[28]. Но даже прямая любовная связь считалась позволительной, если мужчина проявлял осторожность и не доводил дело до беременности своей возлюбленной – «выходил из церкви до начала проповеди», как гласил популярный эвфемизм. Разумеется, случались и накладки. Некоторые из ее друзей появились на свет в результате материнских измен – Диана Мэннерс, например, но даже это никого особенно не заботило, если мужья соглашались растить ребенка как своего собственного. Другое дело – забеременеть, не будучи замужем, и стать в обществе изгоем. Но Венеция следила за тем, чтобы с ней подобного не произошло.

В темноте вспыхнула красная точка. Венеция уловила запах сигары. Через мгновение перед ней появился премьер-министр.

– Так и думал, что найду тебя здесь. Как ты тут поживаешь, милая?

Он сел рядом и положил руку на спинку скамейки позади нее. Еще раз пыхнул сигарой. Венеция чувствовала тяжелый ритм его дыхания. Он обнял ее за плечи свободной рукой и притянул к себе. Она прижалась щекой к его щеке, наслаждаясь теплом. Ей всегда казалось, что от него исходит больше тепла, чем от других людей. Они сидели в умиротворенном молчании, он курил и смотрел на звезды, а потом сказал:

– Можно вообразить, что мы сейчас единственные люди на планете.

Она услышала какой-то шорох и немного отстранилась.

– Кажется, за нами кто-то наблюдает, – прошептала она.

– Ну и пусть. На что тут смотреть? Двое лучших друзей сидят вместе и любуются ночным небом. Полярная звезда всегда самая яркая, – показал он кончиком сигары. – Вот и ты, милая, такая же путеводная звезда в моей жизни.

Она подалась вперед и поцеловала его. Он отбросил сигару. Та пролетела дугой над гравийной дорожкой и упала каскадом ярких оранжевых искр.

Только на следующий день, когда он уже уехал в Лондон воскресным поездом, Венеция вернулась к скамейке и нашла за живой изгородью черное перо.

Глава 20

Димер