Ярость одиночества. Два детектива под одной обложкой - Алена Бессонова

месяцев болтались в петлях на столбах. Себе на шею разбойник одеть его не решился, заховал в укромное место, а потом всё же рассказал своему подельнику. Тот, в свою очередь, ему поведал, будто бабка его сказывала, что есть такие зелёные кресты, которые не только веру показывают, но и оберегами являются и прошение за грехи дарят. Ты, Милка, у своих знакомых антикваров поспрошай, сколько такой крест может стоить… А?

Женский голос (спокойно): Уходи. Сделай милость, не попадайся на глаза. Думаю, сумма за булавку тебя лет на пять осчастливит.

Мужской голос (игриво): Ох, Милка, не зарекайся… Фотку оставлю.

Стёпа отключил запись и, подрагивая рукой, суматошно принялся укладывать диктофон в борсетку:

— Вот как-то так!

— Противно, — согласилась Ольга, — Янка слышала эту запись?

— Нет! Я, когда записал, пытался дать ей послушать. Она ни в какую… Теперь только вы и я знаем что на ней. Янке давать слушать поздно. Сестрёнка беременна его ребёнком. Я всё же думаю она не может не догадываться что её «огромная любовь» первостатейный подонок. Но она не желает знать это наверняка. Страус! Чуть что — головёнку в песок…

— Мама знает? — осторожно спросила Ольга. — Я имею в виду о беременности.

— Да. И она не допустит, чтобы Янка повторила её ошибку. Коляску из Франции привезла… — Степан виновато улыбнулся, — они у меня страшные дурёхи…

— О вашей маме ходят легенды, говорят она железный человек.

— Ну и что? Одно другому не мешает. Просто Янка обычная дурёха, а мама железная.

Из кафе Ольга со Степаном вышли вместе. Степан тут же достал сигарету и сделал несколько глубоких судорожных затяжек.

«Вот бабы! Совсем замучили парня» — подумала Ольга, трогая машину с места,

Ольга увидела, что Степан провожает её взглядом, приветливо помахала ему рукой, а он, прежде чем ответить взаимным жестом, каким-то сложным движением пальцев со щелчком отправил недокуренную сигарету точно в урну.

«О! — восхитилась Ольга, и высунув руку в окно, выкинула из кулака большой палец вверх. — Мишка так не умеет. Вечно не попадает в мусорку. Надо ему рассказать — пусть поучиться. Всё же занятный парень. С таким рвением старается защитить своих дурёх… похвально».

* * *

Вечером, накормив мужа ужином, Ольга дала ему послушать запись разговора Ельника и Венгеровой, предварительно предупредила:

— Миша, Степан не знает, что я записывала. Конечно, нехорошо, но как по-другому передать его интонации? В их диалоге не столько слова, сколько интонации важны. Я поняла Заслуженный артист с такими жизненными принципами мог насолить многим. Как мы выудим из озера горошину, которой Ельник подавился?

— Да-а-а… — Исайчев почесал указательным пальцем за ухом, — поудим, поудим, может, что и выудим, где наша не пропадала? Не в такие переплёты ввязывались. Живы будем, не умрём… Роман не звонил? Он вчера с женой Ельника встречался, должен был уже объявиться. Она его там не съела?

— Ничему не удивлюсь! — убирая тарелки в посудный шкаф, отозвалась Ольга.

* * *

Бывшая квартира Ельника, а теперь после развода квартира его жены, представляла собой нагромождение мебели в стиле короля Людовика. Непростая по форме с вензелями и позолотой она походила на театральные декорации. Узлы, кульки, маленькие и большие коробки, обвязанные верёвкой чемоданы, дополняли впечатление переезжающей барахолки. Престарелая девочка с хвостиками пергидролевых волос[33] и неаккуратно затёртыми гримом гусиными лапками морщин вокруг глаз, встретила Романа энергичным приветствием:

— Давайте без поклонов и приседаний. Проходите. Можете обувь не снимать, я после отъезда «подлеца» … Тьфу, — поплевала через левое плечо хозяйка, — о покойных плохо не говорят, прости господи! Так вот… После отъезда Сергея Мироновича из квартиры к молодой потаскушке, ещё не прибралась! — она протянула Роману вяло болтающуюся кисть руки и Васенко, поймав её, тихонько пожал, согласившись с режиссёром Диким: актрисе Уваровой, действительно, где-то сорок пять или судя по состоянию руки, больше…

Любочка Уварова появилась на свет сразу после сестры — близняшки. Их мама проводница поезда дальнего следования никогда не называла имя отца. Говорила просто «пассажир». Маму девчонок звали Вера, двойняшек она нарекла: Надежда и Любовь, соответственно в порядке появления на свет. С отчеством заморачиваться не стала, девчонок записала «Петровнами». Девчонки были сделаны как под копирку только у Наденьки оказались чудные глаза: один голубой как небо, другой карий, как молочный шоколад. Мама Вера по жизни была круглой сиротой — воспитанницей детского дома и рассиживаться в декретном отпуске ей не пристало. Посему, молодая мать договорилась с соседкой по лестничной клетке, их двери были напротив друг друга и, приплатив бабе Шуре небольшую сумму, через месяц после родов отправилась в рейс. Баба Шура девчонок не баловала: поставила кроватки ближе к двери. Открыла её и свою настежь, прислушивалась, занимаясь хозяйственными делами у себя на кухне. Когда сестрёнки просто кряхтели баба Шура не реагировала, когда начинали орать, бежала быстрее: кормила, отмывала от говна, меняла пелёнки. Через три недели Вера вернулась и обнаружила у Наденьки, той которая лежала ближе к двери жар. Жар продолжался три дня, на четвёртый Вера вызвала скорую помощь, но помочь Надежде врачи уже не смогли. Девочка умерла, прожив на свете чуть больше двух месяцев. Вера, погоревала и решила перейти работать проводником на обычные двухдневные рейсы, чтобы уделять оставшейся Любашке больше внимания. Так, Люба продолжила жить за двоих. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, девочка задумалась о будущей профессии. Больше всего ей нравилось забираться на скамейку и декламировать для соседей стишки, которые мама Вера читала ей из красивой, оставленной кем-то из пассажиров книжки. За это сердобольные бабульки угощали девочку нехитрыми сладостями. Заработок был лёгким и, вступив во взрослую жизнь, Любочка решила стать актрисой. В группе «инженю» театрального факультета Сартовской консерватории в тот год имелся недобор и маленькую хрупкую кривляку приняли с первого тура. На третьем курсе Уварову поставили танцевать «гопак» в пару с Сергеем Ельником. Сергей к тому времени был ещё по мальчишечьи неуклюж и Люба взялась научить его более энергично выкидывать коленца. Люба слыла на курсе недотрогой, но через неделю Сергей понял, что оберегаемая чистота и нетронутость оказалась не более чем мифом ей самой придуманным.

Ещё через три месяца она объявила обалдевшему Ельнику о беременности и желании поделится этой новостью с ректором учебного заведения. Пришлось жениться. Как сказал Сергей своему лучшему другу Билли Чоу по национальности китайцу и прозвищу на курсе «Чахохбили»: «У меня над головой пронеслась птица «обламинго» и насрала на макушку большую кучу говна». Кого он имел в виду, называя говном, выяснилось много позже.

Всё это Васенко почерпнул, поскребя по сусекам в недрах социальных сетей. В дверях гостиной Роман осмотрелся, решая, куда бы ему присесть и, не найдя свободного места поблизости,