Ярость одиночества. Два детектива под одной обложкой - Алена Бессонова

уже на всех фронтах победили. Они ведь не только мужика во мне убили — они карьеру к чёртовой матери грязной тряпкой стёрли. Со сплетнями, пересудами и, что хуже всего, с косыми взглядами и насмешками за спиной какой из меня политический деятель? Думал, документы свои у старика Гроссмана заберу — и концы в воду. Ан нет! Не знал я, что результаты анализов «пациентов Икс» столько лет хранятся, не думал, что вы докопаетесь.

Тодуа пододвинул к Исайчеву малахитовую пепельницу:

— Кури, я тоже подымлю. — И, обернувшись к Ольге, спросил: — Думаю, дама позволит, последнюю?..

Исайчев отодвинул пепельницу дальше по столу, сказал категорично:

— Не стоит. У вас ещё будет время…

Коста бросил сигарету обратно в приоткрытый ящик стола и неожиданно выкрикнул:

— И всё же я получил свою порцию удовольствия! И какого! Первый раз — когда увидел Светку, болтающуюся по ветру на верёвке под балконом. Все кулаки отбил пока эта сука поняла, что от неё требуется… Зато каков был оргазм! Вот это удовольствие! Второй раз — когда Ксюху прикончил, ну а третий — там, на мосту… Тебе, полкан, такое никогда не испытать!

— Заткнись, стервец! — сжал кулаки Исайчев. — Эти девочки не имеют отношения к случившемуся с тобой. У них был договор ещё со школы — о личном ничего. Они его держали. Идею твоей жене подала напарница по дежурству в гостинице, где она работала. О чём ты, любящий муж, даже не знал.

Тодуа горящими злобой глазами посмотрел на руки Михаила. Он выложил их на стол, со сжатыми белыми напряжёнными кулаками. Коста открыл шире ящик в тумбе стола и медленно вытащил из его нутра наградной пистолет отца. Передёрнув затвор, резким движением направил дуло поочерёдно сначала на Михаила, затем на Романа, остановился на Ольге. Произнёс, чеканя слова:

— Дёрнетесь — убью! Мне терять нечего. Кто, когда, кому, какую идею подал, уже не имеет значения. Сейчас я позволю себе испытать четвёртый и последний оргазм — вышибу мозги твоей жене!

Михаил окаменел. Он не допускал, что однажды услышит такую гранитную, вечную тишину небытия. Она родилась после слов Косты и выглянула серым ужиком смерти из дула его пистолета. Расползлась, повисая густой, пыльной завесой. Прибила его к креслу, наложила табу на любое его движение. Его движение — смерть Ольги.

А Ольга, не успев осознать происходящее, почувствовала, как внутри у неё что-то торкнулось, вздохнуло, постучало и перевернулось.

«Егорка!» — ахнула она и сложила обе руки на живот, замерла от счастья, пытаясь успокоить разбушевавшееся, заявившее о себе дитя. Затихнув и прислушиваясь, она глянула на Косту счастливыми, удивлёнными, озарёнными светом восторга глазами, а он, следя за её ладонями, всё понял. Разом оплыл постаревшим лицом, уронил протянутую с пистолетом руку, прошамкал мгновенно парализованным ртом:

— Миша, дай позвонить сыновьям… будь человеком…

Исайчев стряхнул с себя оторопь, кивнул Роману на дверь и, протянув руку, ухватил Ольгу за локоть, выудил из-за стола, прикрывая собой, повёл к двери, прошептав в ухо:

— Кончилась твоя работа, Копилка. Из дома не…

Прозвучавший за дверью выстрел оборвал фразу Исайчева.

Васенко кинулся обратно, но, остановленный взглядом Михаила, рубанул воздух вскинутой ладонью:

— Ушёл всё-таки, падла!

— Он использовал свой шанс. — Михаил снял с вешалки плащ Ольги и, помогая ей одеться, добавил:

— Закрывай дело, Роман. И пожалуйста, отвези Ольгу домой. Я скоро. Дождусь только оперативников. — Подойдя к Васенко совсем близко, шепнул на ухо: — Руки трясутся… не смогу машину вести…

Провожая взглядом товарища-сослуживца, ведущего под руку его жену, Исайчев подумал: «Сколько ещё раз напишу: «Я, следователь, рассмотрев материалы… постановил: возбудить уголовное дело и приступить к расследованию?»

Книга вторая: Последний полёт птицы Додо

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЁТ ПТИЦЫ ДОДО

Заслуженный артист Сергей Ельник играл в Сартовском театре драмы свой последний спектакль. Вернее, крайний, актёры люди суеверные. Но прямо перед выходом на сцену Сергей сказал кому-то по телефону, что, наконец-то, отыграет, действительно, последний здесь спектакль и с завтрашнего дня уходит в новую столичную жизнь. Жизнь с главными ролями на достойной его сцене, денежную, сытую, устроенную в шикарной, выделенной ему театром квартире, жизнь с молодой красавицей женой. Девочка костюмер-одевальщица, поправляя на голове Сергея венок из белых перьев и, услышав телефонное откровение, зажмурилась от удовольствия, предвкушая обещанный ей отъезд в роли молодой жены. Юлька, а именно так звали будущую супругу Сергея Мироновича Ельника была, как новогодняя ёлка вся обвешана превосходными степенями: прехорошенькая, прекурносенькая, преглупенькая и предоверчивая особа, а главное: совершенная сирота. Последний родитель Юльки, совсем недавно, отправился в мир иной, вкусив палёной водки прямо под трубой теплотрассы. Для заслуженного сластолюбца Ельника Юлька не являлась находкой. Таких у него было более чем, но в свои сорок семь лет Сергею Мироновичу пришла в голову свежая мысль: не только начать новый виток в актёрской карьере, но и, наконец, остановить энергичный галоп по койкам возжелавших его особей противоположного пола. Хотя?! Хотя и не противоположного тоже… В театральной среде поговаривали, что Ельник не гнушался покувыркаться на шёлковых простынях в постели главного режиссёра театра Александра Ивановича Дикого. Дикий слыл человеком талантливым и нетрадиционным. Он работал исключительно с одарёнными актёрами. Всех остальных, а таких было в театре более половины, Александр Иванович иногда задействовал в своих постановках, но в ролях серых, невзрачных и чтобы не разбазаривать напрасно бюджетные деньги в виде заработной платы «никчёмностям и дармоедам», занимал их иной работой: подмести, подать, принести, прокрутить, закрепить и так далее… Заслуженный артист Ельник был во всех ипостасях фаворитом Дикого, посему главные роли доставались именно ему. И заслуженно! Ельник был не просто одарённым актёром, он был богом поцелованный лицедей. Сергей Миронович в быту с трудом облачал собственные мысли в более или менее правильные фразы. Но, бог мой, как он повторял чужие! Конфетка! Играя в спектакле «Тойбеле и её демон», он минут двадцать читал монолог старого еврея-булочника, который целую жизнь от обиды на людей, писал в тесто, прежде чем испечь им же булки. Тогда заворожённый игрой Ельника зал замирал, иногда вздыхал и всхлипывал, сморкаясь в платки. В исполнении Ельника зрители любили этого несчастного, непромытого, недоброго, искорёженного жизнью еврея. Талант он и есть талант, его можно только пропить. Сергей Миронович не злоупотреблял, но и не отказывался. Спивался потихоньку… Ельник не был красавцем: на узком иконописном лице прочно обосновался крупноватый нос, узкие губы, довольно широкий испещрённый ранними морщинами лоб и глаза серые с поволокой, инопланетные глаза. Они концентрировали внимание на себе и все остальные черты лица уже не имели большого значения.

Сегодня последний спектакль с участием Сергея Ельника… Давали «Додо» Клайва