В клешнях черного краба - Эдуард Юрьевич Власов

Нырнул куда-то, и все. С концами или, как он, старый скабрезник, сам любит шутить, с концом.

Кругом темно, и ярко светящиеся витрины не столько освещают окрестности, сколько усиливают темноту. Там, за этой стеной тьмы – обычный субботний вечер, в котором нет места пугающим человека контрастам, а есть бесконфликтная одноцветная – преимущественно серовато-розоватая – идиллия маленького городка трудолюбивых и работящих рыбаков-моряков, прилагающих все усилия для того, чтобы эта идиллия ничем не нарушалась. И я тоже, значит, должен такие же усилия прилагать.

И вот я, повернутый к этой идиллии мускулистой спиной, подошел к стеклянным дверям и, пока они автоматически разъезжались перед моим носом, осознал, что дело принимает серьезный оборот. У прилавка стояли мацумотовские орлы Хаяси и Ханэда, а с ними два, как образно и метко называет таких придурков Ганин, амбала европейской наружности. Идентифицировать их как русских труда для меня не составило. Автоматически я… нет, не удивился и не поразился, а просто зафиксировал их поразительную схожесть между собой. Все четверо были квадратными в буквальном смысле слова. Я уверен, что если измерить их рост и ширину плеч, то эти показатели будут одинаковыми. И еще меня всегда удивляет, куда у таких вот ребят девается шея. Не может такого быть, чтобы голова прямо, без какого-либо переходного элемента диаметром поменьше, входила в плечи. А у них это именно так: удлиненная голова, а потом сразу плечи. И никакой шеи.

Я шагнул из тьмы на залитые светом подмостки своей театрально-публичной судьбы. Уже сколько раз – тысячи раз! – я делал эти шаги навстречу опасности. С годами привыкаешь ко всему, в том числе и к таким ситуациям, когда шагаешь вперед автоматически, не опасаясь за свою жизнь. Сейчас я тоже шагнул автоматически, но как только моя правая нога опустилась на покрытый серым паласом мягкий пол, я сообразил, что не только не в полицейской форме, но и что на ремне у меня нет моей кобуры. Дипломы же и почетные грамоты за победы в первенствах управления по дзюдо остались висеть на стенках моей комнаты в Саппоро.

Вся четверка разом повернула в мою сторону то, что у обычных людей называется лицом, и по постепенно сосредотачивающимся четырем парам извергающих отстраненность и человеконенавистничество глаз я понял, что эта японско-российская сборная по мордобою начала предварительный анализ моей скромной персоны. Поскольку ни одно из направленных на меня лиц интеллектом обременено не было, я понял, что у меня в запасе несколько секунд, которые следует потратить с пользой для себя.

Я оглядел помещение. Других посетителей не было, что хорошо, но за спинами «аналитиков» трясся и бледнел паренек в фирменной зелено-белой футболке, от страха и волнения вцепившийся тощими ручонками в прилавок перед собой – что плохо. Плохо по двум причинам. Во-первых, мне стало понятно, что помощи ждать не от кого – от него, по крайней мере, уж точно. Во-вторых, на меня автоматически рухнула ответственность за его жизнь, что в складывавшейся ситуации могло быть весьма актуально.

Я посмотрел еще раз на всю великолепную четверку. Все они были без курток, только в черных джинсах и черных майках, что вселяло некоторый оптимизм, поскольку ничего такого увесистого, что обычно в нашей практике определяется калибром в миллиметрах, за ремнями у них не было. Оружие, стало быть, могло оказаться только в машине, а на пути к ней стоял я.

После паузы русские ребята перестали меня разглядывать и повернулись было обратно к мальчишке за прилавком, но Ханэда остановил их своей могучей рукой и заставил вернуться ко мне. Память у него оказалась цепкая, наше мимолетное свидание в порту он не забыл.

– Ты мент? – прорычал Ханэда.

– По рабочим дням – да, – ответил я и сделал два шага по направлению к ним. – Но сегодня суббота. А вы, ребята, здесь для чего?

Ответом Ханэда меня не удостоил. Зато в разговор вступил Хаяси, тембр голоса и манеры говорить которого, впрочем, мало чем отличались от изысканной речи его напарника.

– У нас все в порядке, как вас там.

– Да?

Уходить нельзя, а оставаться – рискованно. Потянем время – может, Ганин объявится, а может, осимовские ребята подъедут. На последнее надежда была слабая, ведь никому, кроме Ганина, про фотографии неизвестно. Только если патрульная машина проедет случайно.

– Да! – рубанул Хаяси.

– Ты бы шел отсюда, мент, – добавил Ханэда.

– Да темно на улице, не по себе мне чего-то. Да и прохладно уже. А здесь светло и тепло.

– Что происходит, братки? – встрял в разговор один из русских.

По-японски оба явно не понимали, но то, что ситуация начинала выходить за рамки дружеской беседы, даже дебиловатым крепышам было очевидно.

– Это полиция, – со скверным акцентом произнес Хаяси.

Я машинально отметил, что ему не помешали бы интенсивные занятия русской фонетикой, в его версии место моей работы прозвучало как «порищия». Но русский коллега понял его сразу.

– А-а-а, мент… Че ему надо?

Мне вдруг представилась очередная возможность попрактиковаться в русской разговорной речи.

– Че мне надо – не твоя забота! А вот вам че здесь надо?

– Я же сказал, у нас все в норме! – рыкнул Ханэда.

Я заглянул к ним за спины и обратился к задрожавшему еще сильнее после начала нашей словесной перепалки мальчишке:

– Какие-нибудь проблемы?

Парень ничего, кроме сиплого «н-н-нет» из себя выдавить не смог, из чего я сделал вывод, что проблемы уже начались, и нешуточные. Я решил, что пора брать инициативу в свои руки.

– Гражданин Хаяси, я бы хотел спросить вас о машине.

Хаяси был явно не готов к такому повороту событий.

– О какой машине?

– О «Лантисе».

– Чего? О каком «Лантисе»?

– Вы такую машину – «Мазда Лантис» – знаете?

– Ну… А чего?

Хаяси пытался сообразить, куда я гну, и давать ему возможность довести эту мыслительную операцию до успешного конца в мои планы не входило.

– Две недели назад в Саппоро вы купили подержанный «Лантис» и перегнали его сюда, в Немуро. Где сейчас эта машина?

– Да пошел ты! – рявкнул Хаяси.

Все происходившее дальше чисто автоматически записалось в моей памяти, и во время самих событий никаких поползновений со стороны моего просветленного сознания хотя бы как-нибудь соотнести происходящее с общим хронотопом моей жизни не было. И несмотря на то что все происходило в течение каких-то там трех-четырех минут, пережить их в своем сознании я смог только после того, как все закончилось, отмотав назад видеопленку с этим не самым жизнерадостным фрагментом моего бытия.

Пока Хаяси рявкал в моем направлении, Ханэда закончил прерванную моим нежданным появлением операцию. Он перегнулся через прилавок и вырвал из рук