Убийство в подарок - Карен Дюкесс

Повсюду вьются тропы. Я не заблужусь: если нужно, воспользуюсь телефоном. У подножия холма я преодолеваю перелаз и ступаю на тропинку, которая ведет меня через пастбище, бледно-зеленое в раннем утреннем свете. Я огибаю коровьи лепешки, шагаю мимо желтых островков одуванчиков, качающих головками на ветру. Сбежав так внезапно, я проявила трусость, но не солгала: мне действительно стало дурно.

Тропинка приводит меня в лес, где прохладно и сыро. Я смотрю под ноги, чтобы не споткнуться о камни и корни. Такая прогулка требует приятной сосредоточенности, которая отодвигает в сторону все остальное. Но потом мама снова заговаривает со мной. «Я велела бежать туда, Кэт, а не оттуда». Знала бы она, как отчаянно я старалась не повторять ее образ поведения. Черта с два я вляпаюсь в это сейчас.

Когда дорога идет вниз, лес начинает редеть. Я замечаю отблески воды и, спустившись до ровной местности, подхожу к краю широкого зеленого луга. Тропинка теряется в высокой растительности. Направляясь к берегу, я веду рукой по траве. Река шире, чем я ожидала, но мелкая. Вода чистая; крошечная рыбка, вертлявая и нерешительная, мечется туда-сюда над гладкими пятнистыми камешками. Прогулка вдоль русла с широкими плавными изгибами успокаивает меня, но после одного более крутого поворота я останавливаюсь. Прямо передо мной над долиной перекинут от одной вершины до другой высоченный величавый мост, поддерживаемый рядом высоких арок. Он похож на акведук или, скорее, на железнодорожный мост, какой можно увидеть в остросюжетных фильмах, где поезд вылетает из горного туннеля и мчится высоко над рекой, а на крыше вагона дерутся мужчины, чуть не скидывая друг друга в пропасть.

– Впечатляет, правда?

Пожилой человек в рыбацком жилете и болотных сапогах сидит у реки, рядом с ним – открытый термос.

– Нет слов, – киваю я, разглядывая мост.

Рыбак завинчивает крышку термоса, встает и приближается ко мне.

– Это виадук. Построен в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году как часть железнодорожной ветки, соединяющей Лондон и Манчестер.

– Потрясающе.

– Известняк. Самый высокий пролет – двадцать один метр.

– Довольно красиво, – говорю я и поправляю себя: – Очень красиво.

– «Долина исчезла, и боги вместе с ней; и теперь любой дурак из Бакстона может попасть в Бейквелл за полчаса, а любой дурак из Бейквелла – в Бакстон». Так сказал Джон Рёскин, то‐то. Пользы, говорит, от железной дороги никакой, кроме обмена дураками. А теперь и поезда больше не ходят. Движение остановлено в шестьдесят восьмом. Что сказал бы об этом Рёскин? Огромная конструкция прорезает прекрасную долину ради удобства велосипедистов и пешеходов. Сейчас это называется Монсальская тропа. Должен признать, сверху открывается чудесный вид на долину. А вы откуда приехали?

– Из Америки, из Нью-Йорка.

– Батюшки, какая даль!

Я фотографирую виадук, однако, если встать в кадр, высота будет нагляднее. Делать селфи мне кажется глупым, поэтому я прошу рыбака снять меня на фоне моста.

– И верно, покажете дома здешние красоты. – Он возвращает мне телефон. – Расскажите своим друзьям-янки о нашей волшебной аркаде.

– Простите?

Он усмехается.

– Ну, не волшебной, ладно. Рукотворной, но, как вы сказали, очень красивой.

Я разглядываю мост. В нем пять арок. Река внизу мелкая и спокойная, вдоль нее бежит тропа. С одной стороны деревья растут до самого берега, наклоняя ветви к воде. С другой – луг и дорога. Не хватает только низенького каменного домика с единственной трубой.

Я поворачиваюсь к рыболову, но он уже ушел. Знаю, это глупо, но невольно думаю о материнской истории. Старый дом и тропа вдоль реки, пять высоких арок, открывающих портал к приключениям, к которым уносит маленький поезд, мчащийся по мосту. Безумие, конечно, но мне кажется, что я нашла то самое место. Разве бывают такие совпадения? Это невозможно объяснить, но именно такой пейзаж и описывала мама.

Я иду к виадуку. Чем ближе подхожу, тем выше он кажется. Встав прямо под аркой, поднимаю руки, запрокидываю голову и закрываю глаза. Чувствую грохот приближающегося маленького поезда, слышу стон механизма, когда состав останавливается надо мной и двери открываются, приглашая меня войти и отправиться в путешествие к безопасному месту, где не надо искать ответы, не надо никого ждать, потому что всё, что я хочу знать, и все, чья любовь мне нужна, уже там.

Глава сороковая

Когда я вхожу в коттедж, раскрасневшаяся Эмити скручивает в гостиной коврик для йоги – видимо, только что закончила утреннюю разминку. У Уайетта, который до сих пор щеголяет в пижаме и халате, осоловелое лицо и взъерошенные волосы, как у только что разбуженного малыша.

– Вечер удался? – спрашиваю я.

– Даже не напоминай, – бурчит он. – Кто же знал, что тривия – это игра со спиртными напитками.

– Ты играл в тривию? – Я обожаю эту викторину.

Эмити вручает Уайетту свою бутылку с водой и советует:

– Попей.

– Как успехи? – осведомляюсь я.

– Дай подумать. – Уайетт кладет ноги на кофейный столик. – Мы никогда не слышали о конкере [16], поэтому понятия не имели, сколько ударов за один ход позволено сделать. Потом я обнаружил полнейшее неведение относительно пагубных наклонностей Генриха Восьмого, и с этого момента все покатилось к чертям. К тому же нас с Эмити по очереди настиг момент личного унижения.

– Позорище! – поддакивает писательница, направляясь в кухню. – Как я могла не знать, что на десятифунтовой банкноте изображена Джейн Остин?

– Что я за кукабара, если не знал, какую птицу зовут смеющейся кукабарой? – восклицает Уайетт. – Гигантского зимородка, конечно, кого же еще!

Эмити возвращается, умудряясь нести в руках три кружки с кофе. Он оказывается крепким, и это очень кстати, поскольку ночной недосып уже дает о себе знать.

– Дебора и Наоми были на высоте, – рассказывает писательница. – Они обладают несусветным количеством бесполезных знаний. Скажем, им известно, что принц Гарри сделал предложение Меган Маркл за трапезой с жареной курицей, что в национальном гимне Греции сто пятьдесят восемь четверостиший и что толпа ангелов называется сонм.

– Теперь и вам это известно, Эмити, – замечает Уайетт.

Она улыбается:

– Верно. – И с ожиданием смотрит на меня, явно желая знать, как провела время я.

– Мы скучали по тебе, – подмигивает мне Уайетт. – Славная ночка?

– Да, – отвечаю. – Было прикольно. – Вот так, легкомысленно. Забава. Развлечение. – Но по пути домой произошло нечто очень странное.

Уайетт обхватывает кружку ладонями.

– Выкладывай.

– Может прозвучать совершенно бредово, – предупреждаю я, сажусь и рассказываю о виадуке, аркаде и о том, что пейзаж в точности такой, как описывала моя мать в одной из своих сказок. Мне почти хочется, чтобы друзья фыркнули от смеха, отмахнулись и призвали меня не глупить, однако они донельзя серьезны.

– Нет никаких сомнений, что твоя мать знала эти