Загоняя овец - Михаил Григорьевич Теверовский

– Мне надоело это выслушивать. Я работаю с утра до ночи, чтобы обеспечивать вас, а приходя домой, вынужден слушать всё это.

– А я что, не работаю?!

– Я ничего не хочу говорить про твои полдня работы. Пропусти меня!

Отец пытается пройти, но она не пускает. Отец пытается подвинуть её, но она дико, по-звериному вскрикивает, как будто он нанёс ей удар, и бьёт его внутренней стороной руки по щеке. После этого доведённый до крайней точки кипения отец, даже не применяя усилий, отталкивает её от себя и, пока она верещит, упав, подходит к сыну.

– Прости меня, сынок… правда, мама права, иди лучше к себе в комнату… Прости…

Он послушно идёт в свою комнату и плотно прикрывает дверь. Садится на кровать – он не знает, что ему делать. Его трясёт, он чувствует, как начинает подёргиваться левый глаз, но не может остановить это. За дверью раздаются крики. Теперь уже кричит и отец. Отдельные слова он может разобрать: «отойди», «я ухожу». И внезапно сменившийся тон матери, сначала также громко: «Прости. Я хотела лишь…» – понемногу переходящий в рыдания и едва различимый чуть ли не шёпот. Он больше не может слышать это – затыкает уши руками, свернувшись на кровати калачиком и повернувшись лицом к стене. Рядом лежит его подарок, подарок, которому он был так рад пару минут назад.

Он не представляет, сколько времени лежит так. Ему приятно слышать шум в плотно прижатых руками ушах. И надеяться, что сейчас они помирятся и зайдут к нему в комнату вместе. А потом они поедут отпраздновать его день рождения! Как обещал отец. Все вместе. Наконец он слышит поворачиваемую ручку двери. Он чувствует, как радость наполняет его. Он разжимает уши и в один прыжок поворачивается к двери.

– Он ушёл из-за тебя. Поздравляю, – говорит его мать, одиноко стоящая в дверном проёме его комнаты…

Часть III

Возрождениеи смерть

Опять настал закат и ярким светом

Закончил день, дотла сгоревший в нём.

Его последним солнечным приветом

Я окружён, как дьявольским огнём.

Е. Г. Теверовская

Глава 1

вторник. 13 мая 2014 года

Солнце уже заходило за горизонт, разливая по улицам города последние свои кроваво-красные лучи, когда Роунс спустился по ступенькам и слегка трясущимися от волнения, смешанного теперь уже с негодованием, руками закурил. Конец рабочего дня принёс с собой резкое оживление города: машины возвращающихся с работы домой людей сновали в разные стороны, разнося по городу шум двигателей, шуршание шин и частые звуки клаксонов – все на нервах и все спешат. Увеличенный трафик стареньких автобусов также добавлял тона в общий гул, иногда даже перекрывающие весь общий фон. Детектив сделал пару шагов, оставляя позади здание городского суда, и направился к скамейке в небольшом парке, в ещё более прохладную тень под кроны деревьев. Как и у Ника Чойса, у него ничего не вышло. Роунс потратил свой второй отгул, заменяющий воскресенье, – он надеялся, что судья, мистер Уильям Пай, прислушается к нему, раз не прислушался к его напарнику. Но он ошибался. Вспоминая их диалог, Роунс чувствовал, как очередная волна злости захлёстывает его и делал очередную затяжку, чтобы унять нервы. Начиналось всё неплохо: он отнёс готовое дело и все улики прокурору по делу Чарли Вудса, а также письмо о том, что подозреваемый сам во всём сознался. Ходатайство о снижении срока за признание вины Рик писать не стал, да и не собирался – всё же им пришлось раскалывать Вудса, а не слушать его пришедшего самого с повинной. Это если рассматривать произошедшее с формальной точки зрения, потому что если с моральной – Вудс убил человека. Очередной убийца, который сломался и раскололся, испугавшись пожизненного или смертной казни, не более того. Прокурор попросил старшего детектива явиться на суд в качестве свидетеля обвинения, Роунс согласился выделить час своего времени в пятницу. Не потому, что ему нечего было делать, а лишь из-за того, что полиции было необходимо сообщить людям хоть о каких-то успехах в раскрытии всё увеличившегося количества дел. Особенно после той пресс-конференции… Роунса всего аж передёрнуло, когда он вспомнил её, а вместе с ней и напрочь испорченный вечер понедельника… После разговора с прокурором детектив попросил одного из секретарей отвести его к Уильяму Паю. Судья не отказался принять его, тут Роунсу повезло, не пришлось даже ждать. Плохо лишь то, что везение на этом и закончилось.

– Я всё понимаю, детектив Роунс, но я не могу выдать вам постановление. Ваш напарник описал мне всю ситуацию. И я не вижу у вас достаточных улик против Оливера Худа. По сути, вы опираетесь на слова двух молодых людей, заявивших о неком конфликте между Оливером и пострадавшим, произошедшим задолго до «ночного убийства». А сегодня они говорят одно, завтра скажут другое. Даже тот, который выжил в «ночном убийстве». Не думаю, что ему нужны будут проблемы с семьёй Худ. И мне они не нужны. Через месяц мне на пенсию – пятнать свою репутацию липовым, ничем не обоснованным постановлением… – так отвечал судья уговаривающему его Роунсу.

– Но, сэр, если не подтвердится, что Оливер Худ был далеко от места преступления в тот день, то мы сможем его прижать. Что, если всё же он убийца? – продолжал настаивать на своём Роунс.

– Детектив. Скажу вам так – я отдыхал там же, где отдыхала семья Худ. И в четверг я был на ужине, на который были приглашены и другие важные гости. В том числе – семья Худ. И они были там все втроём. Больше я не хочу обсуждать это!

Это многое объясняло детективу в плане того, почему мистер Худ был так самоуверен. Сам судья видел их на отдыхе. Да и не стоит опускать факт знакомства – о каком постановлении может идти речь? Роунс не хотел задумываться о честности самого мистера Уильяма Пая. А бороться и подавать апелляции, да ещё и почти без улик дело заведомо провальное. Ни один прокурор в это не ввяжется.

Что ж, благодаря письму, у детективов появились новые идеи по этому делу. К сожалению, срочная экспертиза показала, что