Убийство в подарок - Карен Дюкесс

– Садись, – говорит она, бережно притягивая меня на диван рядом с собой.

Я хочу заговорить, но не нахожу слов. Всего несколько минут назад я витала в облаках и теряла голову от восторга рядом с Девом. Или моя нынешняя грусть и есть расплата за недавнее счастье? Будет несправедливо, если волшебное чувство, которое я испытала на Стэнедж-Эдж, вытолкнет наружу все, что я удерживала внутри.

Мне безумно хочется позвонить маме. Спросить у нее, что я здесь делаю. Потребовать ответов. Всю жизнь я ждала от нее ответов. Почему она уехала? Почему всегда возвращалась, но снова уезжала? Почему мне так тяжело давалась разлука с ней, хотя мама снова и снова причиняла мне боль? Она всю жизнь меня разочаровывала, почему же я так скучала по ней? У меня щиплет глаза. Первые слезы с тех пор, как умерла мать.

– Извините, не знаю, что на меня нашло.

– Правда? – спрашивает Эмити, передавая мне салфетку. – А я, кажется, знаю.

Я сморкаюсь, глядя на нее в ожидании, что она меня просветит.

– Это, моя дорогая, скорбь.

Глава тридцать четвертая

Я говорю Эмити, что мне нужно переодеться, прежде чем мы пойдем смотреть квартиру Трейси. В ду́ше я даю волю слезам; к счастью, шелест текущей воды заглушает мои рыдания. Я не люблю так горько плакать, но ничего не могу с собой поделать: меня переполняют воспоминания.

Мне было, наверно, лет одиннадцать или двенадцать, и мы с мамой гуляли в парке недалеко от бабушкиного дома. Когда мама разговорилась с человеком, несущим на плечах ребенка, я убежала и залезла в дупло старого сикомора. Ствол был гигантский, но в нем, как пещеры, зияли две полости. Думаю, в дерево попала молния. Я скрючилась в темноте между дуплами, невидимая снаружи, если только не сунешь голову внутрь. Мама не заметила моего исчезновения и продолжала болтать с прохожим. Я ждала, не шевелясь, кажется, целую вечность. Наконец мама стала звать меня. Поначалу весело, но потом ее голос изменился, и я услышала в нем раздражение, а затем испуг. Стыдно вспомнить, как я долго сидела в дупле, не издавая ни звука, пока мать сходила с ума от неподдельного страха. По правде сказать, я упивалась ее отчаянием. Прячась внутри дерева, я наслаждалась безраздельным материнским вниманием. В те минуты я была уверена в ее любви.

Стоя под душем, я запрокидываю голову и подставляю лицо потокам воды. Не знаю, по кому я плачу – по матери или по самой себе.

В гостиную я спускаюсь слишком усталой, чтобы разговаривать. Эмити и Уайетт намереваются по пути в квартиру Трейси зайти в магазин Берта, чтобы задать ему вопросы по поводу его алиби. Я с готовностью соглашаюсь отдать им бразды правления.

Когда мы подходим к магазину, Берт курит на улице.

– Мы побеседовали с Клэр, – начинает Уайетт. – Она утверждает, что не разговаривала с вами несколько недель.

Берт бросает окурок на тротуар и давит его ногой.

– Ну хорошо. Я был в пабе в соседней деревне, встречался кое с кем.

– С кем именно? – интересуется Уайетт.

– С Безобразницей четыреста сорок два.

– В смысле? – изумляется Эмити.

– Мы познакомились в интернете. Это была наша первая встреча в реале.

В его возрасте не следует догонять время.

– Почему вы нам солгали? – чрезвычайно мягким голосом осведомляется Эмити. Из нее получился бы прекрасный психотерапевт.

– Не хотел признаваться, что знакомлюсь таким образом. Будто я какой‐то неудачник, неспособный заинтересовать женщину обычным способом.

– И со многими женщинами вы переписывались? – Писательница жестом просит меня достать телефон и открыть фото матери.

– С несколькими, – отвечает Берт, подозрительно глядя на нее. – М-м, ваше время вышло, но можно не для протокола? Какое это имеет отношение к расследованию убийства?

– Если честно, никакого, – запросто признается Эмити. – Это касается совершенно другого дела.

Она показывает ему мой телефон, демонстрируя снимок матери, который я сделала в последний приезд к ней в Гейнсвилл. В бикини на завязках, с собранными в хвост седыми волосами, она стоит возле реки Ичетукни. В тот день мама заставила меня сделать много ее фотографий – видимо, знала, что выглядит хорошо.

– Берт – если вас действительно зовут Берт, – вы переписывались с этой женщиной онлайн?

Он смущен. Я тоже. Он сейчас играет роль или его алиби подлинное и он в самом деле ездил на встречу с женщиной, с которой познакомился через сайт знакомств? А если это сюжетный ход, то почему Берт так стесняется?

– С ней тоже что‐то случилось? – спрашивает он. – Она умерла?

Я не осмеливаюсь сказать ему правду.

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос, – настаивает Уайетт.

– Мне кажется, я ее где‐то видел. У вас есть другие снимки?

Я забираю у Эмити телефон и пролистываю фотографии, пока не нахожу еще одну, которую мама могла бы использовать для своего профиля в приложении: пушистые волосы и ярко-красная помада, прелестная озорная улыбка.

– Ах да, я как‐то общался с ней в чате.

– Правда? И когда? – интересуюсь я.

Если скажет, что в прошлом месяце, значит, врет.

– Давненько. Много месяцев назад. Она была забавная, любопытная. Задавала много вопросов. Хотела, чтобы я рассказал ей всю свою жизнь. Мы перебрасывались сообщениями и даже разговаривали по видеочату. Она говорила, что подумывает приехать в Англию.

Берт примерно ровесник моей матери и неплохо выглядит. Но неужели она пустилась бы в столь долгий путь до Уиллоутропа, только чтобы встретиться с ним? Такой вывод кажется притянутым за уши.

– И что случилось? – спрашивает Эмити.

– Больше она не выходила на связь. Как нынче молодежь говорит? Гостинг.

Глава тридцать пятая

В квартире Трейси одна спальня и гостиная с кухонным уголком и столом на двоих. Жилище традиционно женское и удобное, но слегка неряшливое. Одна из белых кружевных занавесок не подшита и спадает к пыльному подоконнику. На столе ваза с белыми каллами, но цветы начинают буреть, а вода мутная. Вешалка у дверей, нагруженная красивыми пальто и куртками, кажется, вот-вот опрокинется.

Нам отведено всего пятнадцать минут, поэтому мы решаем не обсуждать возможные улики на месте, а сделать побольше фотографий и рассмотреть их позже. На стеклянном кофейном столике лежит документ с заголовком «Официальное уведомление о расторжении договора аренды, выданное Трейси Пенни, единоличной владелице салона “Прическа на загляденье”», где подробно изложена последовательность процедуры выселения, намеченного на будущую неделю. Я фотографирую его, как и ежедневник, раскрытый на дате, приходящейся на второй день после убийства Трейси, с трижды подчеркнутым напоминанием «Сказать Пиппе!». Еще я запечатлеваю открытый разворот фотоальбома с обложкой из искусственной кожи, который содержит снимки молодой Трейси на конюшне: